ДИЧЬ.
Рассказ
Почему люди не летают. Почему люди не летают как птицы?Одному мальчику нужно было перейти через дорогу. Даже не дорогу, а «карман» на Пулковском шоссе. Поколениями протоптанная тропинка, выводила его прямиком от остановки к парадной, но ровно по середине между пешеходными переходами. Мальчику никак не хотелось делать лишние шаги. Он посмотрел, как учили родители, налево, направо, и быстро перебежал. Вспрыгнул на тротуар, и стал понимать язык птиц. Конкретно, ворон. Звали мальчика Костя.
Сначала Костя и не осознал, что ему доступны птичьи беседы. Как простой мальчик может до такого додуматься? Он же не Гарри Поттер, не Маленький принц. Просто Костя Журавлев, из 6-го класса, обычной школы. Только к вечеру, когда мама послала его в магазин за хлебом – понял. И то, не сразу. Сначала услышал вот такой разговор:
– Может за овощным посмотрим? Там вкусное часто бывает.
– Давай. Здесь без шансов. Вон тут какие шастают. От этого и крошки не дождешься.
Костя оглянулся. Никого. Может, из магазина реклама пробивается? Уж больно голос странный. Не человеческий. Он сделал шаг вперед и двери услужливо разъехались.
– Здравствуйте, я – Михаил Боярский – голос Пятерочки. Добро пожаловать.
Костя слегка поклонился Михаилу Сергеевичу, и зашел внутрь.
Через пять минут вернулся на крыльцо с аппетитным багетом подмышкой. Хлеб был такой свежий и теплый, что Косте захотелось отломать горбушку. Он хрустнул корочкой, потянул головой и оторвал увесистый кусок. Только начал жевать, что-то хлопнуло его по ботинку.
– Паря, отойди немного, на самое вкусное наступил.
Костя посмотрел вниз и увидел ворону. Птица смотрела ему в глаза и выжидала.
– Жалко, что ли? Себе вон какой кусище оттяпал, а крошки топчешь.
– Вы кто? – Костя посмотрел на багет, испугавшись, что с ним разговаривает булка.
– Ворон. Жданович моя фамилия. Ты булку отломил, крошки упали. Ты же есть их не собираешься, а мы не прочь.
Костя послушно отошел.
– Простите, пожалуйста. Я не знал.
– Ничего.
– Я что язык птиц понимаю? Или это глюки?
– Мал ты еще для глюков. В школе, небось, учишься?
– В школе.
– Биологию проходили?
– Недавно начали.
– Про воробьинообразных учил? Ворона обыкновенная. Corvus corax. Приятно познакомиться. Грегор Жданович и Тамара Жданович.
– Костя.
– Будем знакомы.
– Значит дар?
– А тебе не нравится?
Вот так дар, – подумал Костя. – Что за ерунда? В сказки он не верил, но если доказательства налицо, почему тогда так? Где джин с желаниями, щука, ковер летучий. Причем тут язык ворон? Ладно бы английский – с ним есть проблемы. А от вороньего какой толк? – Но вслух сказать Костя не решился.
– Да просто неожиданно. Вороний язык.
– А ты что хотел? Невидимым стать? Чтобы в женскую баню подглядывать?
– Какую баню?
– Ладно, проехали. Ты погоди расстраиваться. Может и пригодится. Лучше дай еще булки. Все равно вид у нее уже не товарный. Совсем измял. Отломи нормально. Нам такие крошки и не подцепить. Чего ты как для воробьев крошишь? У них и так все в ажуре. В любую кормушку залезут.
Костя действительно немного нервничал, и крошил батон на асфальт.
– А лучше купи нам целую.
– У меня денег больше нет. Мама мне ровно на батон дала.
– Деньги дадим. Точнее, покажем, где они деньги лежат, а ты купишь. Нам-то не продадут. Ни до, ни после.
– В смысле, «покажем, где деньги лежат». Клад? – Костя оживился. Может и прав Жданович. Не так и плохо понимать по вороньему.
– Клад, клад.
– Пойдемте тогда.
– Это ты иди, а мы уж по-своему. Встречаемся на остановке, напротив дорогого универсама. Десять минут хватит?
– Хва-а-атит.
Они доклевали последние крошки, и шарахнулись в темноту. Костя припустил следом.
Через десять минут финишировал в указанном месте.
– Спортом что ли совсем не занимаешься?
– У меня освобождение. Я РВИ недавно болел.
– То-то, что рви.
– Жалко, что люди не летают.
– Еще не хватало. Вы и воздух хотите засрать? Посмотри в любую реку, или в лес зайди – все в пакетах, бутылках, окурках. Хочешь, чтобы и в небе так было? И так при сильном ветре глаз не открыть – пылища, не говоря уже о соли этой вашей химической. Нет уж. Летайте самолетами Аэрофлота. Отдышался? Давай за мной.
Жданович долетел до ступенек магазина, и присел на оградку, поджидая Костю. Когда тот приблизился, ворон слетел вниз, клювом ткнул в декоративную решетку водостока. Под решеткой, поверх кучки из листьев и комканых чеков лежала сторублевая купюра.
– Сто рублей? – расстроился Костя.
– А сколько? Это два батона. И даже останется. Один тебе один нам.
– Вы говорили «Клад».
– Это ты говорил «Клад». Я говорил, что покажу, где деньги лежат.
Сделка есть сделка. Костя двумя пальцами выудил сторублевку, обтер ее немного об штаны, и пошел в универсам.
– Бери только в нарезке. Его есть удобнее. Мы за углом подождем. Здесь универсам серьезный, можно и шваброй получить, а в зоне разгрузки курилка есть, там мы и будем. Не тяни только.
В универсаме Костя задержался. На кассе организовалась заминка. Невысокий мужчина в кожаных по колено сапогах, кожаных штанах и в лисьем полушубке, пришвартовал к кассе телегу, и с достоинством выкладывал содержимое на ленту. Рыба, колбаса, икра, сыры и конфеты, ананас, соленые огурцы, ягоды. На вершину горы мужчина водрузил огромную бутылку золотого цвета. Дома у Кости бывали праздники, с вкусностями и напитками, (родители любили застолья) но таких золотых он не видал.
Из-за бутылки все и замедлилось. В магазине она имелась в единственном числе, и никто не мог определить ее стоимость. Кассирша пикала пистолетиком, набирала вручную – бутылка никак не хотела пробиваться. Пока выясняли, искали марку, звонили руководству, подруга мужчины добавила еще несколько покупок, все перепуталось, смешалось, и пришлось пробивать все заново. В итоге все закончилось удачно, бутылка сдалась, товары были пересчитаны. Мужчина полез за пазуху. Костя ожидал увидеть мешочки с золотым песком или самородок, но кожаный вытащил только пачку оранжевых купюр, отделил немного и бросил в миску. Не замечая сдачу (ее собрала в карман подруга) начал перекладывать покупки в телегу.
Костя оплатил батоны и выскочил на улицу. В зоне разгрузки пыхтел разрисованный фургон: ООО «Орел» – Свежая оленина, гуси, куропатки, дичь, паштет. Мороженная рыба. Доставка круглосуточно. Ждановичи сидели на крыше фургона и следили, как грузчики таскают упругие ящики. Заметив Костю, они слетели вниз и отскакали немного в сторону, показывая тем самым, где стоит крошить добычу. Костя достал батон, разложил на пакете. Жданович, пропустил Тамару вперед, сам оттащил один кусок в сторонку, клюнул пару раз, и запрыгнул на скамеечку рядом с Костей.
– Вы, наверно, много таких мест знаете, где деньги лежат?
– Много-то много, но много и бомжи собирают, да и мнение о памяти птиц преувеличено несколько. Инстинкты уже не те. Урбанизация. Не держится информация. Это же приобретенное. Ты, извини, но тут система нужна. Нужно вычислить место, целевую теряющую аудиторию, время и идеальные погодные условия потери. Иными словами: Деньги надо искать там, где их теряют, а не, там, где светло.
Тамара посмотрела на Ждановича влюбленными глазами. Жданович спрыгнул на асфальт, клюнул свой кусок, и удовлетворенно облокотился крылом на обломок кирпича.
– Нам-то деньги особо не нужны. Все равно не продадут ничего, в лучшем случае отнимут. Еще и камнем засветить могут, если заметят. Поэтому мы и не парились ранее, но с тобой можно колаб сотворить. Пока с наличкой не понятно, можно по бартеру.
– Это как?
– Ты нам еду – мы тебе услуги. Хочешь обгадим кого по заказу? По подоконникам ночью подолбим. Дерьма какого на шляпу кинем: огрызок там или голову селедки, нам без разницы, а людям – неприятность. Страху, таинственности нагнать можно.
– Давайте лучше про деньги подумаем. Нашли же вы эту сотку. Сейчас времена такие. Все монетизировать надо.
– Ну, подумай. У нас-то что. Отряд воробьиные. Голова меленькая. Мозг с ноготок. Но и ты рассуждаешь примитивно. Деньги давно уже не главное. Информация важнее, Костян. Сам посуди. На нас внимания никто не обращает. Вороны и вороны, ни стеснения, ни такта. Можно подслушать что, подсмотреть. Мы на любой этаж взлететь можем, в любое окно заглянуть. Я бы на твоем месте в этом отношении думал. Хотя, ты же всего лишь шестиклассник.
– А я мультик видел вы драгоценности любите таскать.
– Это же обычный грабеж. Небезопасно. К тому же драгоценности сороки крышуют. Лучше не соваться. Быстро глаза выклюют. А без глаз в нашем мире особо не насуществуешь. На свалках чайки работают, а по бачкам лазать – только пачкаться зря.
– Давайте вместе подумаем. А то мне домой надо. Мама ругаться будет. А завтра встретимся. Вы где живете?
– Особо нигде. Хочешь на чердаке тринадцатого дома. Хочешь в Живой Уголок нас определи, если есть у вас в школе.
– У нас нет. Но у нас дома балкон есть. Можно там встречаться? У нас часто птицы сидят. Голуби в основном, но иногда и ваши прилетают. Чайки отдыхают на кондиционере.
– А кошка у вас есть?
– Муся.
– Плохо.
– Она домашняя, пошипит порой на воробьев, чайку головой проводит, но с коврика своего не слезает.
– Давай там. Не вопрос.
– Я в четвертой парадной живу. Балконы слева.
– Заметано.
– До свидания.
– Батон не забудь.
– Ты где шлялся? – спросила Костю мать.
– Хлеб кончился. Пришлось в универсам идти.
– Я думала опять с Мишкой разболтался.
– Ты же сама сказала ни с кем не разговаривать.
– Иди руки мой и садись за стол. И Светку позови, скажи ей, что хватит. Господи, когда уже эта пасека закончится?
Сестра Света училась музыке и готовилась к конкурсу Синяя птица. Ее педагог выбрала для Светочки полет шмеля Римского-Корсакова. С тех пор шмель носился по квартире с обеда до заката, бился в стекла, путался в тюле, и порядком надоел всем обитателям и соседям. Весь дом считал дни до начала конкурса, искренне желая Свете победы, лишь бы, насекомое вырвалось наконец на свободу, за три девять земель: к Солтану, к Буяну, или самому Римскому-Корсакову…
– Светка иди, ужинать.
Шмель замер, хлопнул крышкой пианино.
Мать вытянула из духовки запеченную курицу и поставила в центр стола.
– Можно мне крылышки?
– Мне тоже крылышко. – влетела в кухню Света.
– Дались вам эти крылышки. Получите каждый по одному. Ты Некрасова выучил?
– Я поем и выучу.
– Отца на вас нет.
Отца действительно не было. Юридически он был, но большую часть жизни пропадал в командировках. Раньше таких людей называли коммивояжер.
Антон Антонович Журавлев ездил по стране и заключал с медицинскими организациями контракты на поставку оборудования для стоматологических кабинетов, параллельно, уже в частном порядке, предлагал современные системы выравнивания зубов: брекеты, элайнеры и пр. Зарабатывал хорошо, но доход его на прямую зависел от количества сделок, поэтому ездил Антон Антонович много.
Журавлев не имел профильного образования, но вращаясь в медицинском обществе, через пару лет, и сам стал выглядеть, как доктор. Не Айболит, конечно, но отрастил интеллигентскую бородку, завел пенсне вместо надоевших очков, часто мыл руки, и приятно пах аскорбинкой. В портфеле у него лежал белый халат, матерчатая шапочка и новые бахилы.
Бахилы Антон Антонович ненавидел всем сердцем. Необходимость ношения их прилюдно равна для него была гражданской казни. Бледные шаркающие бесформенные пакеты нещадно разрушали образ почтенного доктора, превращая Антон Антоновича в жалкого участкового. Он давно купил себе кроксы на смену, но строгие охранники госучреждений все равно не пускали его в нелицензированной обуви. Антон Антонович злился, аргументировал, но покорно отступал и переобувался, всякий раз, в знак протеста, коротко сплевывая внутрь бахил, перед тем как натянуть их на ботинки.
В остальном Антон Антонович был человек обычный.
Между поездками, любил расслабиться на маленьком диване, листая медицинские журналы, водил детей в Кунсткамеру, а вечерами мог пропустить рюмку водки под женин бифстрогранов или выпить бокал вина.
После решения дочки участвовать в конкурсе, Антон Антонович стал задерживаться в командировках все чаще, ругая климат Петербурга, цены на билеты и гостиницы.
Костя по поводу отсутствия отца особо не переживал, предпочитая сувениры из разных точек страны, ремню или подзатыльнику, когда другие методы воспитания не действовали.
Вечером у Кости было тихо.
Он прочесал интернет, изучил корешки домашних книг. Нигде ничего подходящего. Как применить дар? Кому нужен человек, понимающий вороний язык?
Сами вороны встречались: умные, хитрые, пластилиновые, дохлые. Бог слал им сыр, гонял кругами над головой командира Чапаева, красил в разные цвета, но все они были ненастоящие, сказочные, а значит, бесполезные. В реальном мире серьезного успеха достигла лишь ворона писателя Диккенса, дослужившись до места чучела на столе у хозяина.
Уже когда силы были на исходе, глаза слипались и болели виски, Костя наткнулся на интересную статью. В Лондоне, в местном Тауэре на попечении государства состояла стая ворон. Восемь штук. Со времен короля Генриха XIII о них заботились, кормили, лечили, и даже хоронили за государственный счет. Вот где пригодился бы человек понимающий язык. Единственный минус – разговаривают лондонские, скорее всего, по-английски, а с английским у Кости как раз не очень. Кстати, английский. Английский – это мысль.
Утром Костя съел овсянку, запил чаем, и стянув со стола кусок булки, выскочил на балкон.
– Вы здесь?
С верхнего балкона свесился Жданович.
– У нас завтра контрольная. По английскому. Если вы на карниз сядете, вы сможете правильные ответы посмотреть? Стол учительницы как раз у окна стоит.
Костя положил на раму кусок батона. Жданович спрыгнул, зажал кусок в клюв и сорвался вниз. Почти не махая крыльями, сделал петлю и залетел куда-то выше. Царапнул кровлю и затих. Через минуту вернулся без булки.
– Теоретически, да. Если листы переворачивать не будет и стекла чистые, можно. Ваши биологи пишут, что поле зрение глаза ворона 170 градусов. Вранье, скорее всего, но шансы есть.
– А мне правильный ответ можете передать? Я если сдам эту контрольную. Точно от мамы что-нибудь получу. Либо денежку даст, либо торт купит. А я вам. Надо только придумать как мне правильный ответ передать.
– А ты у окна сидишь?
– Я с Яшей поменяюсь. Скажу ему, что другой вариант легче писать, он поверит.
– Ну если поменяешься, давай попробуем. Торт можешь сам съесть, а нам Нарезной купи и скумбрию холодного копчения. Но лучше бы выучил, Костя.
– Я учил, просто хочу дар опробовать. Сами говорили «бартер». Этот «Троечник» всех уже замучил контрольными. Ни в одной школе такого нет. Каждую неделю, ни контрольная, так проверочная. Маньяк какой-то
– Троечник?
– Сидр Валерьевич
Сидр Валерьевич Трешкин в педагогику попал случайно. Случайность, или как предпочитал думать сам Сидр Валерьевич, судьба, вмешивалась в его жизнь регулярно, и имела если не решающее, то основополагающее значение.
Начать с того, что и имя свое он получил по ошибке. Мать, отправляя мужа в правление, наказывала записать ребенка Сидором, в честь деда, но в правление молодой отец пришел через магазин, прихватив с собой ящик неизвестно каким ураганом заброшенного в деревню болгарского сидра. Долго обнимался со всеми, наливал, курил, и в результате, писарь, разомлевший от щедрости Трешкина старшего, скопировал в метрику этикетку бутылки. Стали было писаря ругать, но отец, увидев в заграничном имении зарево российского просвещения, жестко грянул: «так и быть», и заснул. Матери ничего не сказали.
И Сидр получился Сидром. Отец его, Валерий, видел наследника агрономом или ветеринаром в родной деревне, но пока ребенок рос, деревня хирела, и к моменту выбора занятия для сына, Трешкин старший уже с головой скрылся в волнах сомнений и неопределенности, и лишь когда Сидр уехал в город и поступил в педагогический, (в педагогический, со слов городской тетки, мальчику попасть было проще) обрадовался, успокоился, и благодаря судьбу, ожидал сына назад учителем. Школа, вроде, еще работала.
И Сидр получился учителем.
Костя проснулся раньше обычного, потянулся в кровати, столкнул на пол кошку, и подмигнул портрету Гарри Поттера на стене: Нow do you do, Harry? Не только тебе не со змеями шептаться.
– Костя уже без четверти семь, ты хотел повторить перед школой?
– Я уже встал, мама.
– Умывайся и иди завтракать.
– Лечу.
Костя сел у окна. Он деловито поковырялся в рюкзаке, выложил на стол пенал, из пенала выудил ручку, убрал пенал, и сунул рюкзак под парту. После, устав от переделанных дел, глянул на улицу. Жданович, раздвинув лапы шире уровня плеч, точно штангист перед рывком, качался на ветке напротив учительского стола. Ветер колол его под перья, мешал фокусировать взгляд. Даже через стекло чувствовалось, что Жданович не доволен происходящим. В конце концов, ворон перелетел на карниз, неосторожно царапнув когтями железо. Учительница покосилась на окно, но Жданович сделал вид, что его интересуют застрявшие в щелях жуки и мухи, театрально пнул сморщенную гроздь рябины, и уставился в даль, будто ждет автобуса (окна класса выходили на остановку).
Учительница раздала ребятам варианты и села на стул у доски, с таким расчетом чтобы держать в поле зрения все три ряда парт, раскрыла учебник и углубилась в текст, и только ворон видел, что в книгу она вложила телефон.
Костя посмотрел за окно и поднял палец вверх, это означало, что их интересует первый вариант. Жданович немного изогнул шею, всмотрелся в учительский стол, отвернулся, и клюнул два раза карниз. Первый вопрос – ответ два. Петя поднял два пальца – Жданович покосился снова, клюнул один раз.
Учительница английского Ирина Аркадьевна был женщина не глупая. Она понимала, что не все ее подопечные вырастут велики учеными. Все новости про бывших учащихся: сидевших в тюрьме, колониях, а то и вовсе уже лежащих на кладбище, все ее походы в полицию или суды с учениками нынешними, беременная Озерова и пьяный Рыбин, все эти их телефоны, игры, сети, камеры, мат и надписи в туалете, все говорило об обратном.
Она была уверена, что для качественного образования нужны новые методы, новые идеи, и другие средства, а потому на некоторые моменты своей работы смотрела сквозь пальцы. Списывают, ну и пусть списывают, главное, чтобы не наглели. Лишь, когда ученики позволяли себе откровенное хамство, в ней просыпался Макаренко. Она вызывала родителей, пыталась убедить их найти в своем мире пару минут на ребенка, терпеливо объясняла, что нельзя все пускать на самотек, иначе можно пропустить момент. Родители кивали, как кивает собачка на торпеде таксиста, благодарили за заботу об их лодырях, но и только. Правда, и Ирину Аркадьевну это расстраивало ненадолго.
Ирина Аркадьевна считала себя дамой интеллигентной, современной, чуждой быту и рутине. Она писала роман, играла в любительском театре, ходила на курсы сомелье, благодаря чему, неплохо разбиралась в вине, и с каждой получки покупала бутылку вина с долгим потенциалом. Она не собиралась тратить свое время на бессмысленные поступки.
Пусть директор переживает. У него зарплата больше. А то, раздувается точно Юпитер на линейках, а сам не в курсе, как микрофон включить, не то, что в вотсап сообщение послать. Утюг неуклюжий. Троечник.
Сидр Валерьевич, отучившись, в деревню не уехал, а остался в аспирантуру, выбрал звонкую тему для кандидатской «Будущее образования в ...», и на защите удачно пожал руку губернатору. Попал в телевизор, и на утро стал перспективным молодым специалистом, а через год самым молодым директором школы.
Его полюбили тележурналисты и корреспонденты, он участвовал в опросах, печатался в газетах, появлялся в утренних шоу, где рассуждал о ЕГЭ и давал советы, а на день учителя, вместе с Ириной Аркадьевной, биологичкой и физкультурником, снимался в программе «Сто к Одному». Отец Валерий смотрел передачу в костюме и галстуке.
Правда, команда их проиграла, но это никто уже и не вспоминает. Именно тогда Ирина Аркадьевна и обратила на Трешкина внимание, глядя, как он легко общается и шутит с популярным ведущим. После съемок они гуляли по Москве, пили вино и в купе, когда биологичка и физкультурник захрапели, целовались.
И второй год продолжали целоваться. Они часто встречались, то у него, то у нее. Сидр Валерьевич дарил ей подарки, Ирина Аркадьевна выбирала ему рубашки, на общих праздникам они сидели рядом, и в школе все знали, что у них «роман», но предложения Сидр Валерьевич не делал. Объяснял тем, что пишет докторскую.
Ирина Аркадьевна обвела глазами класс. Высунув языки и кусая ручки, дети размышляли по-английски. За окном, прижав к карнизу гроздь рябины, – наглая какая, – завтракала ворона. Прогнать ее что ли? Пусть ест. И ей не сладко.
Докторскую Сидр Валерьевич действительно писал: «Как нелегальные способы подготовки к экзаменам влияют на креативность учащихся в будущем». Он утомил этой темой всех. И учеников, и учителей. Постоянно устраивал зачеты, контрольные, тесты, в реальности, лишь с целью, выявить свежие варианты шпаргалок, для своей работы. Весь педагогический состав таскал ему материалы.
Совсем уже тронулся – так и в дурку попасть можно. Вчера забыл о кино: два часа ползал по полу с биологичкой. Эта оставила детей одних, и убежала домой проверить утюг. Класс устроил погром. Накормили рыбок мелом, сожгли проектор, порвали карту природных зон, грохнули банку с эфиром, и измарали портрет Тимирязьева. Ее бы гнать за профнепригодность, но собирая в совок загубленный фикус, она обнаружила приклеенные к листьям, экзаменационные билеты, а он и поплыл. Блокнотик достал, пиджак на стул набросил и давай по углам лазать, артефакты разыскивать. Троечник.
Троечником директора окрестили дети, и, хотя, исторически его фамилия Трешкин свидетельствовать должна была об уважении окружающих к основоположнику рода Трешкиных, характеризуя его, как человека с достатком, умного, способного прокормить наследников, учениками нагло исковеркалась сначала в ТрЁшкина, затем в Тройбанова, еще через некоторое время в школе поселился Тройбаноид, за ним Трюндель и TRex, и наконец Троечник, что звучало вполне интернационально и для первоклашек, и для выпускников. Middle Class.
Безусловно, в глаза директору никто говорить такого не смел – дураков нет, но в туалете высказывались. Устно в положительном ключе – слава Богу, «Троечник тройку поставил», и в отрицательном письменно: «Троечник – чмо, лох, дурак». Были и дизайнерские решения: рисовали на стене тройку, знак равенства, и далее туже тройку только лежащую на боку округлостями вниз, при необходимости добавляя дополнительную анатомическую пахабель, размером и фантазией пропорциональную степени обиды, а поскольку юридически такого человека в школе не существовало, хитрый завхоз Ширяев, которой и сам имел зуб на директора (Трешкин как-то решил его премии), не торопился надписи закрашивать.
Грянул звонок. Ворона слетела с карниза, оставив после себя пару ягод и лысые плодоножки.
Директор заглянул в дверь
– Ира, ты свободна?
– Вы, что уже закончили с биологией?
– Ира, я же извинился. Есть что новенькое?
– Вы мне немного мешаете, Сидр Валерьевич. Мне надо проверить проверочные работы. Что-то срочное?
– Нет, нет, проверяйте пожалуйста, не буду отвлекать.
– Спасибо.
Нарочно не скажу ничего. Даже если исчезающие чернила найду, двойное дно или крапленые тетради.
Ирина Аркадьевна откинулась на стул.
По правде, сказать-то и не чего. Двойки, тройки, четверки, пятерки. Яковлеву – кол, как обычно.
Она подняла отложенный в сторону лист. Посмотрела на свет, понюхала, загнула уголок, защипнула пальцами край, потянула, подергала в разные стороны, словно пытаясь расклеить пакет в универмаге, снова посмотрела на свет, откусила, пожевала передними зубами, плюнула в корзину.
Костя Журавлев написал идеально.
То, что написал – полдела. Он мальчик смышленый, но как-то слишком чисто. Идеально, как реквизит. Обычно, хоть раз, но сбивался, человек же все-таки. Тут ручка скользнула, тут пальцем растер. А тут будто принес из магазина. Может какую-то технологию придумал? В курсе хочется быть. Надо Сидру предложить купить детектор валют.
– Костя. Зайди ко мне пожалуйста, на большой перемене. Мне надо с тобой поговорить.
– О чем Ирина Аркадьевна?
– Просто зайди ко мне.
Вчера от пришел домой словно прилетел. Проверочная, написана, в четверти будет пятерка. Мама добавит ему интернета, а может и купит новый ноут. На нем-то он покажет ребятам, кто в классе босс. А может и не в классе. И всего за два батона нарезных.
Батоны он отдал Ждановичу. И даже нашел в магазине скумбрию. Залез в копилку.
– Ты смотри Костя аккуратнее. Если узнают, мы не при делах. Сам будешь разруливать. Мы-то в другой двор перелетели и всех дел, а тебе жить по прописке и учиться в том же классе.
– Не переживайте. Я хорошо учусь. Просто мне новый компьютер очень нужен. Сегодня без нового компьютера никак. Обновления не работают. Видео логает. Все притормаживает. Возможности не те. Даже форму не купить новую для персонажей.
– Смотри не проболтайся. Последствия могут быть неприятные.
– Двойку поставят?
– Типа того. – Жданович отвернулся.
– Я никому не скажу.
И вот теперь его вызывает учительница. Костя испугался, но виду не подал.
– Хорошо, Ирина Аркадьевна.
– Ты, Костя, какой-то новый способ придумал?
– Не понимаю, о чем вы?
– Мне не очень нравится твоя работа. Больно все красиво. Слишком красиво. Можно сказать, на шесть написал. Раньше у тебя всегда были исправления, помарки, и с Яшей ты вдруг поменялся.
– Я учил. Правда.
– Понятно. И все-таки. Я не буду ругаться, мне просто интересно знать, на будущее.
Тут Ирина Аркадьевна немного хитрила, конечно, ей было интересно, но скорее ей интересно было преподнести новый способ своему непутевому другу. Вот дескать, как надо искать новые варианты, а не фикусы обдирать.
– Я просто выучил, Ирина Аркадьевна.
– А если я тебя попрошу другой вариант сделать, сейчас.
Костя опустил голову в парту. Носком ботинка ковырнул выступающую паркетину. Надо было ошибку сделать, помарку. Теперь не отстанет. Еще и маме нажалуется. Тут не то, что ноутбук, можно и новогодних подарков лишиться.
– Сейчас перемена кончится.
– Тогда после уроков.
– Не надо после уроков. Мне мама сказала пораньше прийти сегодня.
– Тогда я тебя на олимпиаду по английскому запишу городскую. Не могу же я такой талант прятать. Меня за это по головке не погладят.
Костя блеснул на Ирину Аркадьевну слезами.
– Не надо на олимпиаду. Мне ворон помог.
– Какой ворон?
– Я вороний язык понимаю. Мы договорились. Он на подоконнике сидел и подсказывал.
– У тебя температуры нет? Вороний язык ты понимаешь, а английский учить не получается? Не может человек ворон понимать. Это только в кино бывает или у Погорельского.
– Горелов мне не помогал. Его фамилия Жданович. Правда. Хотите пойдем во двор, я с ними поговорю. Он подтвердит.
«Мальчик выдрессировал ворону и научил ее подсказывать ответы» – представились ей заголовки в интернет. А ведь на подоконнике действительно сидела птица. Представляю сидорово лицо. Ай да я.
– И давно ты ворон дрессируешь?
– Да, я не дрессировал, само получилось.
– Я тебе за работу поставлю пятерку, в конце концов – ошибок нет, но мы еще не закончили. Иди пока. Мы еще поговорим.
Ирина Аркадьевна и Сидр Валерьевич завтракали. Она намазала на хлеб немного сливочного масла, выложила пару ломтиков печеной свеклы, дольки варенного яйца, посыпала рубленными тыквенными семечками, брызнула оливковым маслом, посолила. Достала из шкафа перечницу, крутанула раза три, украсила веточкой кинзы.
– Попробуй. В Дании это называется смореброд. Недавно ходила на мастер-класс. Приезжий повар учил. Если еще и с белым, охлажденным совиньоном.
– Спасибо. И когда ты все успеваешь.
– Если не ползать по полу часами, то времени вполне достаточно.
– Ира. Ну, хочешь сегодня пойдем в кино.
– Сегодня у меня театральный, расслабься.
Она откинулась к стене и положила ноги ему на колени. Сидр Валерьевич укусил смореброд:
– Как твоя проверочная?
– Ну ты хитрец деревенский. Прожуй сначала. И как таким школу доверяют. Впрочем, есть один. У Кости Журавлева работа идеальна. Обычно у детей помарки, исправления, а тут десять вопросов – десять ответов. Ворошиловский стрелок. Я пять поставила, но как-то слишком все.
– Журавлев – это тот пришибленный? Из восьмого, как его, Б?
– Нет, Костя Журавлев из шестого класса. Тот который с девочкой дружил, которая в Сочи уехала.
– Ой. Не напоминай мне о ней. Вроде только стихло.
