Поездка
Толпы машин на шоссе повторяли зигзаги
Молний, сигналящих в небе на полном ходу;
Ветер срывал светофоров трёхцветные флаги,
И, не ликуя, бесчинствовал в сером чаду.
Ты эксцентрично шутил, что сбоит навигатор
В счёт перегрузок и трясок, и мчим наобум
На непроверенный адрес, минуя экватор,
Космос без голоса, эльфов и уличный шум,
Словно надежда – не перст, а попытка – не знанье.
Я улыбалась в тревоге: стихийное зло
Было сильнее любви, затаившей дыханье,
И к раздвоению светлого чувства вело.
Жал мне ремень безопасности: душу – в неволе –
Он непременно хотел задушить до того,
Как остановит нас время – шлагбаум на поле
Вслепь колосящихся страхов, где нет никого.
***
На ржавой железной дороге
Вороны – как тени тревоги
На прошлом – сбиваются в стаи.
Их карканье поезду вслед
Похоже на окрик сквозь слезы.
Часы отстают. Возрастая,
Сгущаются тучи, и грозы –
Не меньше, чем сущий ответ.
Откуда – то издали глядя
На тьму, где бессмысленность звуков
Все фибры пространства некстати
Пронзившая – происки духов,
Я жмусь к отрешённости в белом
И слышу как ритм тишины,
Согласно своим децибелам,
Крошит одиночества сны.
Предчувствие
Вроде город как город: народ и дома
Под надзором стоглазого неба;
В колпаке – невидимке гуляет чума,
Масса зрелищ и минимум хлеба –
Не к добру, очевидно. Кресты – не к добру.
Хвост фабричного выхлопа куцый.
Ты на грани безумия – в ночь, поутру –
На пороге блатных революций.
Дармового тепла не исчерпан запас:
Так и тянет на гиблое место,
Но какая – то сила извне каждый раз
Выставляет тебя из подъезда
И толкает к безвестному в черных тонах:
То ли к чаще без птицы и зверя,
То ли к морю без рыбы, в пустых берегах
Обмелевшему после потери.
Но вокзал – на ремонте. Обидно до слез.
Поезда от депо одурели.
Мне сказали: «Их будут пускать под откос
На исходе прошедшей недели.
За проезд ни копейки с тебя не возьмут.
Торопись и пакуй чемоданы».
Но зачем же мне вешать на шею хомут,
Если проще уйти в партизаны?
Пусть другие не верят в свою правоту.
Им побольше пера или пуха.
Я им вслед помашу нежной веткой в цвету,
А за веком останется сухо.
Ведь не мне возвращать скорый поезд назад.
Он в мгновение ока растает
И утащит сговорчивых беженцев в ад,
Кто опомнится – тот опоздает.
Ростовский поселок в марте.
Небо, насупившее тучи,
Обезображено до неузнаваемости.
Избы и бараки, по шею в заброшенности,
С ужасом в окнах, закрытых на катастрофу,
Смахивают на моряков, выпавших за борт
Летучего Голландца. Пенится весенний туман.
Черно – белые бараны неспешно покидают
Пастбище без травы и цветов. Цокот их копыт
Слышен за километры отсюда.
Воздух, пропитанный сырой прохладой,
Сохнет под редкими лучами
Дневного солнца, когда небо добреет
И вновь обретает утраченные черты,
Словно все происходит наяву,
А разыгравшееся воображение
Случайного свидетеля поддакивает действительности.
Апокалипсис
Завертится луна в лиловом абажуре,
Сгустится чернота, бараны туч замрут,
Вокруг увидев новь в оранжевом прищуре,
Проснувшись, петухи в две глотки заорут.
И будет литься кровь в замерзшие озера,
Невесть откуда дым нам пороху задаст,
Молящихся следы, бегущие от мора,
Сдерут с пустой земли обуглившийся пласт.
Свинцовая метель нагонит опоздавших
На праздник мертвецов, где демоны должны
В ладоши загреметь, когда над грудой павших
Торжественно взойдет фигура сатаны.
Согнув земную ось в дугу одною левой,
Он свистнет – и табун некованых коней
Восстанет перед ним, захлебываясь пеной,
И он их запряжет в повозку из камней.
Погрузит на нее тела вперед ногами,
Упряжку унесет в сухую полынью,
И ту затянет льдом и занесет снегами,
Рождающими вмиг бессмертную броню.
***
Аморфный час торопится на слух,
Нос, околев, не чует крови маков,
Задутый кашлем ветра, взгляд потух,
В ладонях – пепел. Звёзды – тени знаков
Отпетого молчаньем блика дня.
На голове, ошпаренной луною,
Как будто шапка снега, от огня
Не тающая в ясный день весною.
Продрогнув, сердце потчует слова
Безвкусной льдинкой, мертвою на ощупь,
Когда, шумя, зелёная трава
Зовёт на помощь в липовую рощу,
Где малолетки листья рвут под ноль.
В ответ на замечанье (даже дважды),
Что дерево испытывает боль,
Они вас огорошат: «В детстве каждый
так делает. Нам нравится игра
На деньги – листья, в магазин и почту».
Пусть нет на свете худа без добра
(гниющая листва удобрит почву),
Не по себе от детской прямоты,
Бесстыдством и упрямством одержимой.
Летальный вздох над краем пустоты,
Не вписываясь в плоть, проходит мимо.
Природа – мать, воздев кресты стволов
К архангельским угодьям, шорох пышный
Протяжно издаёт, не зная слов.
Наверное, поймёт его Всевышний.
Ощипанным ветвям и темп, и тон
Подсказывают всласть хоралы птичьи.
Молись за причиняющих урон
И кайся в их безгрешном безразличьи!
***
Свет исчезает с блеском
Вечной безлунной ночи.
Небо, осыпавшись, ближе
Жаркой звезды в руке.
Память, утратив ценность,
Чёрного дня короче.
Образы, расплываясь,
Щурятся вдалеке.
Кто нам не выдаст смысла
Звуков за грозной тучей,
Вдруг опрокинутой ветром
Около полосы
То ли реки засохшей
За одинокой кручей,
То ли пустым бассейном
Горькой на вкус росы?
Кто, искажая в окнах
Формы, цвета и свойства,
И, рукавом стирая
С мозга чертёж земли,
Не устаёт однажды
Плакать от беспокойства
За самолеты в море,
В воздухе – корабли?
***
Бессмертье не про нас; и говоря
На языке мурзилки, час за часом
Мы ближе к смерти, но благодаря
Прекрасным стратегическим запасам
В лице самоиронии простой
И права на потеху в зазеркалье,
Мы знаем, марш по мёртвым – звук пустой
Над вечно оживленной магистралью.
«О, без езды мы только ходоки
Вокруг своей избы на курьих ножках!» -
Гласят не чудаки, а чудаки
В нескороходах стоптанных сапожках
Им противопоставят свой мотив
В угоду жизни тихой и оседлой,
Дарующей не меньший позитив,
Чем праздничный курорт улыбкой светлой.
Поездки в отпуск вроде хороши,
Но две недели, что вдали от дома
Смывают волны кровь – печаль с души,
А солнце убеждает, что истома
В его объятьях – высший пилотаж,
Родимый человек, лишённый речи,
В пустой квартире мечется, мираж
Твоей фигуры цапая за плечи.
Мы все уйдём однажды в мир иной;
И с теми, с кем ругались, пили, ели
Не встретимся уж больше ни в одной
Определённо – смутной параллели.
Так, может быть, придержим лошадей,
А лучше повернём их многократно,
И сотнями безжалостных плетей
Исполосуем путь туда – обратно?
***
Я – черепашка – ниндзя на спине:
Споткнувшись в спешке к морю, вверх ногами
Барахтаюсь в песочной желтизне
Меж скошенными бурей берегами.
Глотаю прах осыпавшихся звёзд,
Голодный рык и хищный клёкот слышу,
И великаны – горы в полный рост,
Закрыв глаза, перед собою вижу.
Одной рукой сжимаю цепь – змею,
Другой – кастет из раковины мертвой.
Никто не одолеет мощь мою:
Мне в бок не ткнется смерть клыкастой мордой.
Не высосут вампиры красный сок,
Когда расправит сумерки Владыка.
Нет валуна, чтоб бросить мне в висок
Так метко, что в ответ не будет крика.
Мой тайный козырь – вера в чудеса:
Накинется прилив на стойкость духа –
Меня лучом подденут небеса
И в тот же миг перевернут на брюхо,
А невидимка – ветерок извне
К соленым весям подтолкнет по - братски.
Я – черепашка – ниндзя, на спине
Не сбавившая навыков солдатских.
Вспоминая Подмосковье
Голос малой отчизны – романс соловья –
Разве что на куличках столицы услышишь,
Где впадает с разбега в истому твоя
Молодая душа, про которую пишешь
В дневнике, замусоленном с бывшей весны;
Хорошо, что слова в нём беспечного вида
Постепенно тускнеют, как чёткие сны,
Не давая забыть волшебство алфавита.
Одурманенный запахом мятной травы,
Воздух делает в небе прозрачное сальто.
Солнце тянет лучи к вам в надежде, что вы
Здесь не ищете тень, как на голи асфальта.
Что ни птица, то божий посол во плоти,
Раскрывающий гостю навстречу объятья.
А с другой стороны, как святое ни чти,
Все живые друг другу и сестры, и братья.
Заручившись поддержкой таинственных сил,
Можно жить до конца там, откуда ты родом,
Но, имея вселенную, тратить свой пыл
На одну её часть, да и то мимоходом,
Не у каждого выйдет. К тому же Господь
Не связал по рукам и ногам нас. Повсюду
Есть любовь, красота и религия, хоть
Рай – отчизна, пристанище – копия чуда.
***
шелестение листьев
на сонной земле -
это шорохи памяти
тысячелетий;
отдалённые вспышки
созвездий во мгле -
разыгравшихся чувств их
приметы, а эти
одинокие горы да горы -
горбы
на хребтах, героически
вынесших страсти
и суровые тесты
на прочность судьбы,
над которой
ни грамма таинственной власти.
где цветам распускаться
и камню лежать
на каком берегу
голубого потока
только Богу решать,
только Богу решать,
и Ему же решать,
кто умрёт одиноко.
но, конечно, и людям
поменьше хлопот.
по щелчку Его пальцев -
слова - роковые
и разрушится здание
раньше, чем тот,
кто построил его
на века вековые.
и не выпорхнуть ветру
из чащи ночной
беззащитною птицей,
не жившей в неволе;
и зерну не прижиться
на поле весной,
даже если
здорово и вспахано поле;
и дождям не пролиться
в сентябрьскую рань,
и в небесной обители
не загрохочет,
и колодцев немых
пересохнет гортань,
если только так
Бог в одночасье захочет.
одинокие горы да горы -
горбы
на хребтах тысяч лет,
славно вынесших страсти
и суровые тесты
на прочность судьбы,
над которой
ни грамма таинственной власти.
***
если любая буква
всегда омега,
глюки - в мозгу,
а в нежной душе - разлад, -
сумерки чище стекла
и белее снега,
и, осыпаясь, звёзды
покой сулят.
всякая тень, как друг,
чей накал так чуток,
что согревает с дальнего
расстоянья
в самое одинокое
время суток
или в его бескрайние
очертанья.
мирно не понаслышке,
и неизбежен
час умиленья
собственным безразличьем
к выселкам гнёзд
и городам скворешен
с незатихающим
вечером гвалтом птичьим.
лишь нелюбовь к себе,
превращаясь в пытку,
только сильней
начинает тебя тревожить,
и, вероятно, предпримет
ещё попытку
всё же тебя окончательно
уничтожить.
Рай
как проповедуют батюшки,
милосердье -
это черта, которая
помогает
выиграть честно
однажды билетик в бессмертье -
Царство Небесное -
где Иисус гуляет.
райские кущи -
второй ареал обитания
тех, кто провёл
свою жизнь непорочно - верно,
ведал нужду в деньгах
и любил страдания,
не говорил и не думал
о ком - то скверно.
но не смешно ли
тщетно купаться в сказках,
розовой пеной кипящих,
как даль - туманом?
в сущности, рай - та же смерть,
только в ярких красках,
и отдающая сладким
на звук дурманом.
даже святая душа
не имеет плоти,
и ни к чему ей
парфюм и наряды, если
тело давно истлело
в подземном гроте,
и ни слова, ни помыслы
не воскресли.
разве не странно,
что после печальных песен,
спетых за упокой её,
как царица
в тайных угодьях,
где всяк уголок чудесен,
будет она
развлекаться и веселиться?
рай - то, что здесь и сейчас
вопреки обетам
счастья блаженства,
вечно присущего кущам;
рай - это жизнь
на вольных хлебах под светом,
небом дарованным
всем на земле живущим.
Весеннее
Лучами своды моросят, -
И грусть смолкает томной нотой,
И светел яблоневый сад,
Опрыскан тёплой позолотой.
Как над собором белый нимб,
Без оглушительного шума
Мерцает облако над ним –
Таким зачин весны придуман
Всевышним, сделавшим наш край
Святой стихией плодородной,
Чтоб райских яблок урожай
Мы собирали ежегодно.
Река, забыв про снег и лёд,
С какой – то страстью безрассудной
Вершит стремительный полёт,
Блестя волною изумрудной.
По обе стороны холмы
В случайных брызгах зеленеют,
Но брызги в свете кутерьмы
Подобно искрам пламенеют.
Душа цветения полна.
И как же тут без уверенья,
Что лишь весною нам она
Рожает лучшие творенья?
Пропитан нежностью простор,
Где солнце грезит над равниной;
Где двое любящих свой спор
Кончают песней соловьиной;
Где всё стремится к новизне;
Где в землю божий дар не спрятан;
Где каждый юноша к весне
Самой природою сосватан.
Пусть коротки цветные сны,
Чей ход, увы, непредсказуем,
Когда мы все поощрены
Весны воздушным поцелуем,
Дни, удлиняясь, мчатся вскачь,
И перемены незаметней
Для тех, кто молод и горяч,
И не готов к весне последней.
***
Светел гул облаков,
но, дичая, дрожит синева.
Перепуганы птицами
ветви деревьев бессонных.
Словно пульс, бьёт родник,
значит почва ещё не мертва,
И не нам горевать
о росы голубых перезвонах.
Дуновение ветра -
дыхание дня - налегке.
С приближением сумерек
множатся бодрые тени,
Репетируя танец,
похожий на пляс в кабаке,
Но не нам насмехаться
над хаосом чьих – то движений.
Верь в природную мудрость,
родством с Иисусом гордясь.
И причуды природы
таинственны и величавы.
Между ясным умом
и безумием тесная связь.
И не нам насаждать
во вселенной какие - то нравы.
По рассветам судить о грядущем
намного верней,
Чем по гуще кофейной,
воде или картам краплёным.
Но прекрасны закаты,
когда миллионы теней
Упоённо танцуют босыми
под рос перезвоны.
***
Зимний холод движением ловким,
Как искуснейший мастер тату,
Наколол - таки татуировки
Даже окнам домов за версту.
Вместо туши, видать, чем - то белым
Он орудовал ночью в пургу,
Что теперь за незримым пределом
Распласталась на мягком снегу.
Жаль, что раннее зимнее утро
Так черно, что плутаешь порой,
Причитая, что белая пудра
Маскирует клок неба с зарёй.
Жаль, что где - то на юге все птицы,
И не слышен давно их пассаж.
Жаль, мешают рукам рукавицы
Сотворить новогодний пейзаж.
Так свежо ранним утром студёным,
Что, забыв про домашний уют
На прогулке по тропкам белёным,
Не боишься свирепых простуд.
Да и вряд ли чахоточный кашель,
Напади он со свистом на грудь,
Устоит против нескольких капель
Эликсира, пьянящего чуть.
Бродишь в парке, что с вечера вспенен,
И как будто не нужен камин,
Хоть и впрямь, как подметил Есенин,
Не согреться кострами рябин.
Ну а впрочем, обилие снега
И мороз - только признаки зим,
Если рядом тепло человека,
Завладевшего сердцем твоим.
***
привыкнув к местам,
где земля - небеса,
и пруд, словно в штиль
бирюзовое море,
менять адреса –
как менять полюса,
и вечное счастье -
на вечное горе.
налаженный быт,
как знакомый маршрут,
где навыки памяти
ценны и святы.
мириться с потерями
всё - таки труд,
и сложно покинуть
родные пенаты.
так думаешь нынче,
когда позади
(мерещится, в прошлой
судьбе разудалой)
последний звонок,
институт, и в груди
волшебный восторг
от любви небывалой.
всё чаще желанье
за миром следить
из настежь распахнутых
вихрями окон,
чтоб собственный мир
от грехов оградить
и верить, что он
Богоматерью соткан.
но есть подозренье,
что дом не броня,
не крепость, где ты
полноправный хозяин,
а просто убежище
от воронья,
и значит покой здесь,
скорее, случаен.
однако убежище -
это не плен,
и всё - не константа.
и если однажды
душа пожелает
лихих перемен,
ей вряд ли придётся
их требовать дважды.
***
что хорошего осенью?
дождь за окном
бьёт и бьёт в барабан,
мокрых сил не жалея.
ведь ему всё равно,
что окутаны сном
и жильцы, и дома,
и шоссе, и аллея.
ветер спятивший
воет во мгле невпопад,
призывая помочь
неприкаянных духов
словно пир на весь мир
закатить листопад,
и об этом пустить
какофонию слухов.
дни что звенья цепи,
и тяжёлая цепь
бесконечна как будто
и в капельках яда.
ни зелёная чаща,
ни жёлтая степь,
окружённые ею,
не радуют взгляда.
там, где осень, там слякоть,
туманы и дрожь,
а разящий печалью
бесхозный гербарий
от природы – художницы
слишком похож
на твоей перспективы
заветный сценарий.
там, где осень, там царствует
воздух сырой,
сквозь летучую тень
если луч и сияет,
то на площади
лужа огромной дырой
с утонувшими в ней
небесами зияет.
***
Отпускаем одних
В непроглядную мглу,
По другим не скучаем,
Поскольку те рядом.
Собирая горстями
В ладони золу,
Как по плитам могильным
Скитаемся взглядом
По заборам и стенам,
Погрязшим в былом:
Неразборчивы надписи,
Вытерты лица.
По бесчинствам граффити
Прошлась помелом
Снеговая заря
Или крыльями птица.
Не боясь ничего,
Кроме жизни тайком,
Погруженной не в хаос,
А в ясные ночи,
Освежающим память
Морским ветерком
Пережитое заново
Точим и точим.
Ни пророчеств, ни яви,
Солгавших тому,
Кто, осмелясь молчать,
Предпочел неизвестность
И успел затеряться,
Шагнув за корму.
Если жив и здоров он –
Спасибо за честность.
Не оставить на водном
Проспекте следы,
А свидетель, как раз
Одурманенный чертом,
Вероятно, за тень
Одинокой звезды
Принял сослепу
Бренное тело за бортом.
Не умрем, так исчезнем,
Не зная куда.
Убежим от греха
И святого подальше,
Ибо нет убежденья,
Что смерть – навсегда,
А за праведной жизнью
Не водится фальши.
Ибо те, без которых
И то, без чего
Был немыслим маршрут
Корабля – привиденья,
Где не ты капитан,
А трагический Шут,
Лишь герои из книжек,
Чья страсть – приключенья.
Ибо нет ощущенья
Вселенской любви
И потребности в ней
Невозможно припомнить.
Ни в бессонном мозгу,
Ни в кипящей крови
Эту брешь
Никогда и ничем не заполнить.
И ведь нет ни чужой
В том, ни нашей вины.
Вышло так, как, скорее,
Еще не бывало.
Хорошо, что себе
Мы давно не нужны.
А ведь это уже,
Согласитесь, немало.
***
Перечёркнут печалью рассвет,
Новый день не сулит катастрофу,
Но и вестников праздника нет,
И не выжить взлетевшему слову,
Не исполнив отчаянный трюк.
От смущенья неведомым духом
То ли небо крошится вокруг,
То ли почва становится пухом.
Где ты, ангел мой? Или же знак
Твоего пребывания рядом –
Ободряющий утро сквозняк,
Отдающий слегка ароматом?
И цепочка следов не твоя
На тропе параллельно с моею,
Ибо твёрдо уверена я,
Что оттяпаю голову Змею?
Отзовись, и скажи напрямик,
Почему против внутренней мощи
Силы в мышцах господствуют миг
И проверить их всё - таки проще?
Если некто своей головой
Управляет, как время – руиной,
То ему ли тягаться с судьбой,
А тем паче – с башкою змеиной?
Самому – то себе не помочь,
Над чужой слабиной насмехаясь.
Даже ангельским чарам невмочь
Обуздать разыгравшийся хаос,
Что на бурю в стакане похож.
Мысли в прошлом – святые скитальцы,
И в руках извивается дрожь,
Разжимая железные пальцы.