Не дано мне увидеть глазами поэта в Нью-Йорке,
Я в Сибири теперь, я устал и сижу на коробке,
Почему так случилось, спросите об этом у Бога,
Отражается в луже судьба, а совсем не дорога,

Я дарю себе время опять, как подарок на свадьбу,
И мечтаю построить не дом, а большую усадьбу,
Выползает на свет не паук, а сплошные дилеммы,
Ты задавишь его, но останутся те же проблемы,

Ты расстроишься, если увидишь себя на рассвете,
Но не где-то в тепле, а в окопе и бронежилете,
Зазвучала сирена, и слёзы в глазах крокодила,
Я не должен кричать, ведь удача ко мне приходила,

Если можно спасти, то спасайте, людей берегите,
Если было за что, то, друзья, вы меня уж простите,
Я рожденный в России поляк, и бегу за толпой,
Закрываются двери автобуса, я здесь чужой,

Так и буду сидеть до утра я на старой коробке,
Все равно я не стану как тот, кто скончался в Нью-Йорке.
Может, стоит напиться и выкурить блок сигарет?
Может, рано ещё! Подсказал мне из шкафа скелет.

Всё думаю, как время безразлично
Несёт в потоке нас куда-то в рай,
Но плакать я не буду, неприлично,
Хотя эмоций будто через край.

Печально всё, недолго и нечестно,
Фрагментами живём, а дальше тьма,
Смеяться вроде тоже неуместно,
Ведь знаю, будет вечная зима.

Мгновенно пролетит ещё полвека,
Забрав в свою пучину и меня,
Так время пожирает человека,
Так льдина быстро тает у огня.

Ты летающий демон, ты власть, ты король,
Повелитель людей, их страстей и гордыни,
Для одних повседневность, для Бога ты ноль,
Сатана на привычном, Satan на латыни.

Появился внезапно, надолго, всерьёз,
Завлекая, маня, удаляя от рая,
Весь твой мир состоит из тщеславия, грёз,
Ты бы мог нам помочь, но задача другая.

Вечный хохот и скрипка, игра Паганини,
Ты стоишь у окна, замышляя убить,
Чёрный смокинг, богатство, улыбка, Мартини,
Не поклонник я твой, но желаю польстить.

В тебе тонкость и дерзость, и много ума,
Ты охотник за душами много веков,
Только злой и лукавый, коварный весьма,
А ещё ты обманщик из красочных снов,

Ты велик, это правда, и очень силён,
От идей своих подлых всегда окрылён,
Получается вечный и замкнутый круг,
Ты мне вроде не враг, но и точно не друг.

Как филигранно, тонко чувствуя момент,
как будто змей крадется ночью по пустыне,
иду к мечте своей навстречу я отныне,
и для меня мой путь не есть эксперимент.

Теперь я точно знаю смысл бытия,
настроил фокус и увидел всю картину,
что вечно пряталась, скрывалась от меня,
и ту, что видел я всегда наполовину.

Как жаль, однако, мне прощаться с тем, что есть,
ведь это больше для меня не актуально,
мне кто-то свыше вдруг принёс благую весть,
и как по мне, так это просто гениально.

Будто призрак, идущий во тьме наугад,
Всё блуждал он когда-то по нашей планете.
И в жару, и в прохладу, и в снегопад
Говорю я о духе в великом поэте.

Его строки бессмертны, как боги в веках.
Его помнят и любят, копируют даже.
Он у многих и в памяти, и на устах,
Как оплот совершенства, стоит он на страже.

Не угнаться за ним, не купить, не поймать.
Подружиться, увы, не получится тоже.
И не станет он с каждым мазурку плясать,
Хоть и старше он вас, хоть и вас он моложе.

Его путь непонятен, запутан, как лес.
Его лик озарен красотой и талантом.
Он спустился однажды на землю с небес,
Разговаривал с Пушкиным, Байроном, Кантом.

Знаю! Кант не подходит... Есенин и Блок
Были разные люди, в кого он вселялся.
Уничтожил кого-то, кому-то помог,
С кем-то лишь притворяясь, немного игрался.

А теперь он уставший лежит на горе.
Он уже доказал и себе, и народу.
Он не спустится к нам в ноябре, в декабре,
И в июле он к нам не придёт больше сроду...

Предел мечтаний — просто фраза для меня.
Не вижу в мыслях я предела для мечтаний.
Когда б я шел один по улице признаний,
То рассказал бы вам всю правду, сохраня.

Но, как и все вы, я живу под вечной маской.
Не потому что много есть чего скрывать,
А потому что, как и вы, смотрю с опаской
На то, как все хотят друг друга обыграть.

Карьера, деньги, слава, алчность и гордыня
Мешают людям быть людьми, увы и ах.
Для многих дьявол есть не дьявол, а святыня,
И многим скрип милее, чем великий Бах.

Но осуждать я не берусь, судить, браниться.
Ведь каждый сам себе выискивает грех.
Чему я раньше мог безмерно удивиться,
Тому сегодня я дарю лишь громкий смех.

Ты будто есть на этом свете,
И вроде счастье вот оно,
Но, словно следуя примете,
Ты ускользаешь всё равно.

Ловлю тебя я ежедневно,
Как тот замученный рыбак,
Который верит непременно,
Наивный, блеющий чудак.

Так где ты? Крикну я на море.
Ты там? Спрошу я у небес.
С тобой живёт одно лишь горе,
А мы все ждём твоих чудес.

Зачем явилось это чувство,
Что называется любовь?
Ведь это просто безрассудство,
Ведь это яд, что портит кровь.

Пришла и душу взволновала,
И взбудоражила меня,
А после ручкой помахала,
Прощаясь, голову клоня...

В долине юности когда-то
Оставил я друзей своих.
Где вы теперь, все те ребята?
Из девяностых и лихих.

Где ваши детские улыбки?
Где заразительный ваш смех?
Мы вместе делали ошибки,
А отдувался я за всех.

Не потому что предавали,
А потому что был я смел.
И вы прекрасно это знали,
Что защитить я вас хотел.

Потом дороги разминулись.
Я изменился навсегда
Во мне все демоны проснулись.
Не человек, а глыба льда.

Сегодня я вас вспоминаю
В минуту слабости своей.
Люблю ли вас?.. Уже не знаю.
Но есть вы... в памяти моей.

Стою в переулке, тоскливо и сыро,
мерцают огни городских фонарей,
их создали только для ориентира,
а я под их свет вижу мёртвых людей.

Мелькают как призраки, как силуэты,
банкиры, собаки, бродяги, поэты,
как в психоделическом замкнутом мире,
как будто в булгаковской странной квартире.

Они до сих пор улыбаются, впрочем,
и правды узнать им, увы, не дано,
что в этом районе, районе рабочем,
остаться навеки им всем суждено.

Всё ищешь в этой жизни идеала?
То в людях, то в работе, то в семье?
Находишь — тебе кажется, что мало?
А нет — ты злобно стонешь сам себе?

Не стоит! Счастье радует в моменте,
И в статуях хранится лишь печаль,
Как замершая грусть в эквиваленте,
Как посланная с неба нам мораль.

И полностью не будешь ты доволен,
И рая на земле не ощутить.
Так водится, так мир людей устроен,
А значит, остается просто жить.

И сколько ты не бейся, словно птица,
Всё тщетно, ты со временем поймёшь.
Весна твоя уже не повторится,
И первую любовь ты не найдёшь.

И ждёт тебя обычная рутина,
Лишь скрашенная чем-то иногда.
И скорбь твоя о том, что жизнь недлинна,
Останется с тобою навсегда.

Надеюсь, утомил я вас не сильно?
Меня сегодня чуточку знобит.
И пусть я рассуждаю примитивно,
Меня из вас никто не убедит,

Что ваше колдовское предпочтение
Заменит простоту моих речей.
Хоть я не бунт и не землетрясение,
Но лучше многих знаю суть вещей.

Когда вы так отчаянно горели
На струнах божьих думали сыграть,
Вы песни поэтические пели,
Но мне под них не хочется плясать.

Я проще в своих строках и смелее,
Поскольку я серьёзен и один
Из тех, кто хочет быть ещё яснее,
Кто истин друг и правды господин.

За окном весна в сорок первый раз.
Повезёт ли мне, чтоб увидеть вас?
Этот странный день переходит в ночь.
У меня есть сын, на меня он в точь.
В голове моей уже много лет
И как будто тьма, и как будто свет.

Ты стремишься вдаль, я желаю ввысь.
Твоя цифра ноль, так что отвяжись.
У тебя есть век, у меня зима.
Ты сойдешь с пути, я сойду с ума.
Вот и стало жарко, и пот прошиб.
На стене картина, где лес и гриб.

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Жулики на каждом шагу, тебя обдерут как липку.
Зачем тебе каменный город, там воздух отравлен.
Сиди в старом кресле, будто бы сверху придавлен.
Подумай о жизни, о смерти, о жареной курице.
Ведь это же лучше, чем просто слоняться по улице.
Там вечные пробки, машины и толпы болеющих.
Там солнце пригрело бандитов, воров и неверующих.
Не открывай железную дверь, не рискуй напрасно.
Ведь падают люди с лестниц почти ежечасно.
Полистай любимую книгу, где всё так знакомо.
И просто порадуйся факту: сегодня ты дома...

Нет, не приезжий я, и я не эмигрант.
Тебе, страна моя, отдам я свой талант.
В тебе родился, полюбил, и вот... живу.
Твоим просторам предаюсь как волшебству.

Моя Россия, свет в окне и в небе мгла.
Ну кто не знает в ней, как жизнь в ней тяжела?
Кто не ругал её, и кто не восторгался?
Её величием ну кто не упивался?

Вот так и я, порою сам уже не сам.
То злюсь, то снова восхищаюсь я тобою.
Но всё равно останусь я к своим слезам
С твоей широкой и прославленной душою!

Деревянный и заколоченный
дом на окраине где-то,
дед в нём сидит заброшенный,
размышляя про то, про это.
Бабки давным-давно нету.
Мне лет уже много, и слава Богу.
Прижмусь к порогу,
выпью водки и съем котлету.
Дети живут в Америке,
вражеские вражины.
Кровать заскрипит в истерике,
долбанные пружины.
Предки мои превратились в золу!
За шваль эту подзаборную?
Кто-нибудь их да по столу
жадной довольной мордою.
Злость в голове зашкалила.
Век как картина мутная.
Ненависть к ним ужалила,
будто змея попутная.
Выбриться бы, да срочно,
войну объявить предателям.
Старым быть не порочно,
плохо быть созерцателем,
видеть глаза опустевшие,
западно-очерствевшие.
Да уж, ну и приплыли.
Зачем их только родили?
На танке бы к ним в квартиру.
Помню жену свою Иру.
Она б меня поддержала,
но смерть за ней прибежала.
В общем, ни слова ни весточки.
Вот они, яблони веточки.
Вот и страна моя, эх, медведь.
Стопку ещё бы... да песню спеть.

Я в этой комнате уж столько раз бывал,
Пытаясь встретить здесь великого поэта,
Но он всегда, не появившись, исчезал,
И я не мог его простить. Простить за это.

Возможно, я его придумал, да, возможно
Мы все фантазию включаем иногда
Но боже мой, но боже мой, как это сложно —
Писать о том, чего не видел никогда.

Детали нашей встречи... Серенада,
Они в дыму обид и огорчений,
Как атом в состоянии распада,
Я для тебя давно уже не гений.

Романтика, увы, сошла на нет,
Остался только быт, а с ним заботы,
И всё, что есть, прохладное «привет»,
Усталость от тебя и от работы.

Измотанный коварством, я скорей
Бегу от нескончаемых страданий,
Уж лучше умереть мне от скитаний,
Чем жертвой пасть от подлости твоей!

Бессмысленный весенний выходной,
И я не в силах встать и убежать.
Ты где-то там, за каменной стеной,
У зеркала решила помечтать.

Смотрю американское кино,
В окне маячат серые деревья,
И мне как будто даже всё равно,
Что завтра твой тридцатый день рожденья.

Всё думаю одно по одному:
Ах, как же я трагически ошибся!
Зачем я так безудержно влюбился?
А главное, наверно, почему?

И как мне с этим гневом дальше жить?
Что делать в этом проклятом апреле?
«Хочу ли я кого-нибудь любить?
Да, сына и стихи в моем портфеле».

В тебе, мой сын, я вижу воплощение
Себя, каким я был давным-давно,
Ты есть моей души одно спасение,
И так оно и быть всегда должно.

Я радуюсь так искренне и громко,
Когда ты мне поёшь и говоришь,
И чувствую себя я одиноко,
Когда ты среди ночи просто спишь.

Тебе уже шесть лет, родной сыночек,
И я хочу хорошим быть отцом,
Растить тебя, как аленький цветочек,
Сегодня, через месяц и потом.

Надеюсь, впереди у нас фортуна,
И мы с тобою долго будем жить,
Построим дом из камня и чугуна,
И мама будет нас с тобой любить.

О большем я загадывать не буду,
Да в общем и загадывать нельзя,
Пойду, пожалуй, вымою посуду
И лягу спать. Одиннадцать, друзья!

Признание? Представим! Вот оно!
И я, смеясь, обвешанный в медалях,
хожу по сцене, будто бы в кино,
участвую в каких-то фестивалях.

Не знаю даже... Вряд ли это цель.
Важнее с этим веком не погибнуть.
Но как, скажите мне, Полишинель,
смогу я тех гигантов отодвинуть?

Всё прожито, написано... Ведь так?
И музыка, и пьесы, и поэмы...
И жизнь придворной дамы и богемы,
И всё, что рассказал нам Пастернак.

И что же остается нам теперь?
Поэтам из компьютерной эпохи?
Похоже, что Господь захлопнул дверь,
И слышать он не хочет наши вздохи.

Хотя... Наверно, всё не безнадёжно,
И просто настроение не то.
Стать классиком, я слышал, невозможно.
А я скажу на это: «Ну и что!..»

Посвящается неизлечимо больным людям.

***

Чего хотел я в этой жизни? Просто жить.
Быть может, славы добиваясь постепенно.
Хотя чего уж там, скажу вам откровенно.
Я одного хотел, всего лишь только жить.

Ну а теперь? Где новый стимул отыскать?
Ведь знаю точно, что со мной произойдёт.
Как панихида будет жалобно звучать,
И как прервётся мой несбыточный полёт.

Какая подлая ирония судьбы,
Как незаслуженно и прямо на глазах
Я буду гибнуть, а ты будешь вся в слезах,
Когда закончится надежда для борьбы.

Как этот ужас должен я воспринимать?
Зачем так странно всё устроено на свете?
Зачем заряженная пуля в пистолете,
Когда и так я буду просто умирать.

Как переменчиво желание писать.
За вдохновением бегу во тьме кромешной.
Я просыпаюсь, чтобы снова засыпать,
И вроде снова получается успешно.
Мне почему-то так тоскливо в эту пору.
Весна пришла, и нету видимых причин
Слагать стихи про одинокую синьору,
Но я пишу, вдыхая дым и никотин.
Не очень любят меня судьи-генералы
Из литераторского дома на луне.
Не возведут меня, наверно, в кардиналы,
Не въеду к ним на позолоченном коне.
Но если честно, наплевать и растереть.
Я не завистливый, не злой. Но я тот самый,
кто на себя ещё заставит посмотреть.
Я буду гением, творцом, я буду пьяный.
Я скандалистом стану, крикну в тишине.
Я буду жечь глаза изяществом и словом.
Душа сгорает в демоническом огне,
Но всё равно останусь я, конечно, с Богом!

Возвращаюсь к себе я всегда, каждый день,
И смотрю я на мир как на грешное чудо.
Я с собой говорю, вижу в комнате тень,
И она никогда не исчезнет отсюда.

Эта тень напугает любого без слов,
Ведь она нас лишает практически чувств.
И уж точно я встретиться с ней не готов,
Я всего лишь любитель изящных искусств.

И хоть знаю, ко всем она явится лично,
И не стоит себя успокаивать даже.
Смерть всегда так внезапна и так лаконична,
Что заочно её обвинил бы я в краже.

Состоят из фрагментов любовь и стихи.
Но душа каждый раз поддаётся надежде.
Я забыл все твои и мои все грехи.
Мне уютно с тобою сегодня, как прежде.

Но и эта идиллия вспыхнет огнём.
И начнётся скандал в стиле бранного слова.
Для чего же мы любим, на свете живём?
Чтоб счастливыми быть и несчастными снова.

Не поменялся человек!
Или почти не поменялся!
И даже в этот новый век
Он диким зверем оказался.

И хоть достиг он технологий,
И по щекам скользит слеза!
Он как чудовище двуногий,
И смотрят в лес его глаза!

Азарт, добыча там и страсти,
Коварный шёпот личной власти,
Корыстью подлой торгаша
загрязнена его душа.

И что же мне ему вменять?!
Так завсегда и происходит.
Людей уже не поменять,
Их лишь могила успокоит!..