АКТ I.
СЦЕНА I.
Площадь в Вероне.

Входят САМСОН и ГРЕГОРИ, вооружённые мечами и щитами.

Самсон. Уж поверь моему слову, Грегори, мы бобов разводить не станем.
Грегори. Конечно, нет, а то мы были бы огородниками.
Самсон. Я хочу сказать: чуть что – я огород городить не намерен, сразу схвачусь за меч!
Грегори. Смотри, хватишься, а уж попал в беду.
Самсон. Стоит меня затронуть – я сейчас в драку.
Грегори. Да затронуть-то тебя трудно так, чтобы ты раскачался.
Самсон. Любая собака из дома Монтекки уже затрагивает меня.
Грегори. Кто затронут, тот трогается с места; смелый – стоит на месте. Значит, если тебя затронут, ты удерёшь?
Самсон. Нет уж, ни от одной собаки из этого дома не побегу! На стену полезу и возьму верх над любым мужчиной, над любой девкой из дома Монтекки.
Грегори. Вот и значит, что ты слабый трус: только слабому стена служит защитой.
Самсон. Верно! Оттого-то женщин, сосуд скудельный, всегда и припирают к стенке. Так вот: всех мужчин из дома Монтекки я сброшу со стены, а всех девок – припру к стене.
Грегори. Да ведь ссорятся-то наши хозяева, а мы – только их слуги.
Самсон. Это всё равно. Я покажу свое злодейство. Когда справлюсь с мужчинами, жестоко примусь за девок; всем головы долой!
Грегори. Головы долой?
Самсон. Ну да, головы или что другое, понимай сам как знаешь.
Грегори. Это уж им придется понимать, смотря по тому, что они почувствуют.
Самсон. Меня-то они почувствуют, пока я в силах держаться. А я ведь, известно, не плохой кус мяса!
Грегори. Хорошо, что ты не рыба, а то был бы ты вяленой треской. Вытаскивай свой меч: сюда идут двое из дома Монтекки!

Входят АБРАМ и БАЛЬТАЗАР.

Самсон. Мой меч наготове! Начинай ссору, я – за тобой.
Грегори. Как, спрячешься за мной – и наутёк?
Самсон. За меня не бойся!
Грегори. Боюсь, что улепетнёшь.
Самсон. Надо, чтоб закон был на нашей стороне: пусть они начнут ссору.
Грегори. Я нахмурюсь, проходя мимо них; пусть они это примут, как хотят.
Самсон. Нет, как посмеют! Я им кукиш покажу. Такого оскорбления они не стерпят.
Абрам. Это вы нам показываете кукиш, синьор?
Самсон. Я просто показываю кукиш, синьор.
Абрам. Вы нам показываете кукиш, синьор?
Самсон. (тихо, к ГРЕГОРИ). Будет на нашей стороне закон, если я отвечу да?
Грегори. Нет.
Самсон. Нет, синьор! Я не вам показываю кукиш, синьор! Я его просто показываю, синьор!
Грегори. Вы желаете завести ссору, синьор?
Абрам. Ссору, синьор? О нет, синьор!
Самсон. Но если вы желаете, синьор, то я к вашим услугам. Я служу такому же хорошему хозяину, как вы.
Абрам. Да уж не лучшему!
Самсон. Так, синьор!

Входит БЕНВОЛИО.

Грегори. (тихо, САМСОНУ). Скажи – лучшему: сюда идёт племянник нашего хозяина.
Самсон. Нет – лучшему, синьор!
Абрам. Вы лжёте!
Самсон. Мечи наголо, если вы мужчины! Грегори, вспомни свой хвалёный удар.
(Дерутся.)
Бенволио. Стой, дурачьё! Мечи в ножны вложите! Не знаете, что делаете вы!
(Ударом меча вышибает у них из рук оружие.)

Входит ТИБАЛЬТ.

Тибальт. Как, бьёшься ты средь челяди трусливой?
Сюда, Бенволио, смерть свою встречай!
Бенволио. Я их мирил. Вложи свой меч в ножны
Иль в ход его пусти, чтоб их разнять.
Тибальт. С мечом в руках – о мире говорить?
Мне даже слово это ненавистно.
Как ад, как все Монтекки, как ты сам!
Трус, начинай!
(Сражаются.)

Входят ЧЛЕНЫ ОБЕИХ СЕМЕЙ, которые присоединяются к драке; затем ГОРОЖАНЕ и ПРИСТАВА с дубинками.

Первый пристав. Эй, топоры, дубины, алебарды!
Бей их! Бей Капулетти! Бей Монтекки!

Входит КАПУЛЕТТИ в халате, за ним СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ.

Капулетти. Что здесь за шум? Подать мой длинный меч!
Синьора Капулетти. Костыль, костыль! К чему тебе твой меч?
Капулетти. Меч, говорят! Гляди, старик Монтекки
Мне будто назло так мечом и машет.

Входят МОНТЕККИ и СИНЬОРА МОНТЕККИ.

Монтекки. Ты, подлый Капулетти!
(Жене.) Не держи!
Синьора Монтекки. Не дам тебе приблизиться к врагу.

Входит герцог ЭСКАЛ со СВИТОЙ.

Герцог. Бунтовщики! Кто нарушает мир?
Кто оскверняет меч свой кровью ближних?
Не слушают! Эй, эй, вы, люди! Звери!
Вы гасите огонь преступной злобы
Потоком пурпурным из жил своих.
Под страхом пытки, из кровавых рук
Оружье бросьте наземь и внимайте,
Что герцог ваш разгневанный решил.
Три раза уж при мне междоусобья,
Нашедшие начало и рожденье
В словах, тобою, старый Капулетти,
Тобой, Монтекки, брошенных на ветер.
Смущали мир на улицах Вероны
И заставляли престарелых граждан,
Уборы сняв пристойные, хватать
Рукою дряхлой дряхлое оружье,
Изгрызанное ржавчиною мира,
Чтоб унимать грызущую вас злобу.
Но, если вы хоть раз ещё дерзнете
Покой нарушить наших мирных улиц, —
Заплатите за это жизнью вы.
Теперь же все немедля разойдитесь.
За мною, Капулетти… Вы ж, Монтекки,
Явитесь днём – узнать решенье наше —
К нам в Виллафранку, где вершим мы суд.
Итак, под страхом смерти – разойдитесь!

Уходят все, кроме МОНТЕККИ, СИНЬОРЫ МОНТЕККИ и БЕНВОЛИО.

Монтекки. Кто снова начал этот давний спор?
Скажи, племянник, был ли ты при этом?
Бенволио. Я здесь застал в ожесточённой драке
Двух ваших слуг и двух от Капулетти
И вынул меч, чтоб их разнять; но тут
Явился вспыльчивый Тибальт с мечом.
Мне, бросив вызов, стал над головою
Мечом он ветер разрезать, а ветер,
Не повреждён, освистывал его.
Пока меж нами схватка продолжалась,
Народ сбегаться начал отовсюду,
И драка тут пошла со всех сторон.
Явился герцог – спор был прекращён.
Синьора Монтекки. Но где Ромео – ты не знаешь? Счастье,
Что в ссоре он не принимал участья!
Бенволио. За час до той поры, как солнца луч
Взглянул в окно востока золотое,
Пошёл пройтись я, чтоб развеять грусть, —
И вот, в тенистой роще сикомор,
Что тянется от города на запад,
Увидел сына вашего, синьора.
Пошёл к нему я. Он меня заметил
И скрылся от меня в лесной глуши.




Но об его желаниях судил
Я по своим, прекрасно понимая,
Что чувствам в одиночестве вольней.
Так я, не следуя за ним, пошёл
Своим путём, и рад был избежать я
Того, кто от меня был рад бежать.
Монтекки. Его там часто по утрам встречают:
Слезами множит утра он росу
И к тучам тучи вздохов прибавляет.
Но стоит оживляющему солнцу
Далёко на востоке приподнять
Тенистый полог над Авроры ложем —
От света прочь бежит мой сын печальный
И замыкается в своих покоях;
Завесит окна, свет дневной прогонит
И сделает искусственную ночь.
Ждать можно бедствий от такой кручины.
Коль что-нибудь не устранит причины.
Бенволио. Известна ль вам она, мой добрый дядя?
Монтекки. Нет! И её дознаться не могу.
Бенволио. Пытались вы расспрашивать его?
Монтекки. И я и наши многие друзья;
Но он один – советчик чувств своих.
Он – не скажу, что сам себе не верен,
Но так он необщителен и скрытен,
Так недоступен никаким расспросам,
Как почка, где червяк завёлся раньше,
Чем нежные листки она раскрыла,
Чтоб солнцу красоту свою отдать.
Узнать бы нам, что значит это горе, —
Его б мы, верно, вылечили вскоре.
Бенволио. Вот он идёт. Побудьте в стороне.
Надеюсь, что откроется он мне!
Монтекки. Хотел бы я, чтоб ты услышал скоро
Всю исповедь его! – Идём, синьора!

МОНТЕККИ и СИНЬОРА МОНТЕККИ уходят.

Входит РОМЕО.
Бенволио. Брат, с добрым утром.
Ромео. Утром? Неужели
Так рано?
Бенволио. Било девять.
Ромео. В самом деле?
Как медленно часы тоски ползут!
Скажи, отец мой только что был тут?
Бенволио. Да. Что ж за горе длит часы Ромео?
Ромео. Отсутствие того, что бы могло
Их сделать краткими.
Бенволио. Виной – любовь?
Ромео. Нет!
Бенволио. Не любовь?
Ромео. Да. Нелюбовь ко мне
Возлюбленной.
Бенволио. Увы! Зачем любовь,
Что так красива и нежна на вид,
На деле так жестока и сурова?
Ромео. Увы, любовь желанные пути
Умеет и без глаз себе найти! —
Где нам обедать? Что здесь был за шум?
Не стоит отвечать – я сам всё слышал.
Страшна здесь ненависть; любовь страшнее!
О гнев любви! О ненависти нежность!
Из ничего рождённая безбрежность!
О тягость лёгкости, смысл пустоты!
Бесформенный хаос прекрасных форм,
Свинцовый пух и ледяное пламя,
Недуг целебный, дым, блестящий ярко,
Бессонный сон, как будто и не сон!
Такой любовью дух мой поражён.
Смеёшься ты?
Бенволио. Нет, брат, – скорее плачу.
Ромео. Сердечный друг, о чём?
Бенволио. О сердце друга.
Ромео. Да, злее нет любви недуга.
Печаль, как тяжесть, грудь мою гнетёт.
Прибавь свою – ты увеличишь гнёт:
Своей тоской – сильней меня придавишь,
Своей любовью – горя мне прибавишь.
Любовь летит от вздохов ввысь, как дым.
Влюблённый счастлив – и огнём живым
Сияет взор его; влюблённый в горе —
Слезами может переполнить море.
Любовь – безумье мудрое: оно
И горечи и сладости полно.
Прощай, однако, брат мой дорогой.
Бенволио. Ромео, подожди, и я с тобой.
Расставшись так со мной, меня обидишь.
Ромео. Тсс… нет меня! Где ты Ромео видишь?
Я потерял себя. Ромео нет.
Бенволио. Скажи серьёзно мне: кого ты любишь?
Ромео. Сказать со стоном?
Бенволио. Но к чему тут стон?
Скажи, в кого влюблён?
Ромео. Вели больному сделать завещанье —
Как будет больно это пожеланье!
Серьёзно, брат, я в женщину влюблён.
Бенволио. Я так и думал: в цель попал я верно.
Ромео. Стрелок ты славный. И она прекрасна.
Бенволио. Чем лучше цель, тем попадёшь верней.
Ромео. О, ты неправ по отношенью к ней.
Неуязвима для любовных стрел,
Она Дианы предпочла удел,
Закована в невинность, точно в латы,
И ей не страшен Купидон крылатый.
Не поддается нежных слов осаде,
Не допускает поединка взоров
И даже золоту – святых соблазну —
Объятий не откроет никогда.
Богата красотой. Бедна лишь тем,
Что вместе с ней умрёт её богатство.
Бенволио. Иль целомудрия обет дала?
Ромео. Да, в этом нерасчетлива была:
Ведь красота от чистоты увянет
И жить в потомстве красотой не станет.
О, слишком уж прекрасна и умна,
Умно-прекрасна чересчур она!
Но заслужить ли ей блаженство рая,
Меня так незаслуженно терзая?
Я заживо убит её обетом!
Я мёртв – хоть жив и говорю об этом.
Бенволио. Послушайся меня: забудь о ней.
Ромео. О, научи, как разучиться думать!
Бенволио. Глазам дай волю: на других красавиц
Внимательно гляди.
Ромео. Вот лучший способ
Назвать её прелестной лишний раз.
Под чёрной маской милых дам всегда
Мы ожидаем красоту увидеть.
Ослепший никогда не позабудет
Сокровища утраченного – зренья.
Мне покажи красавицу любую —
В её красе я лишь прочту о том,
Что милой красота – гораздо выше.
Так не учи; забыть я не могу.
Бенволио. Свой долг исполню иль умру в долгу.
(Уходят).

СЦЕНА II.
Улица.

Входят КАПУЛЕТТИ, ПАРИС и СЛУГА
Капулетти. Мы оба одинаково с Монтекки
Наказаны; и, думаю, не трудно
Нам, старым людям, было б в мире жить.
Парис. Достоинствами вы равны друг другу;
И жаль, что ваш раздор так долго длится.
Но что вы мне ответите, синьор?
Капулетти. Я повторю, что говорил и раньше:
Моё дитя ещё не знает жизни;
Ей нет ещё четырнадцати лет;
Пускай умрут ещё два пышных лета —
Тогда женою сможет стать Джульетта.
Парис. Я матерей счастливых знал моложе.
Капулетти. Созрев так рано, раньше увядают.
Земля мои надежды поглотила,
И дочь – одна наследница моя.
Но попытайтесь, граф мой благородный, —
Пусть вам любовь отдаст она свободно;
В её согласии моё – лишь часть;
Я ей решенье отдаю во власть.
Сегодня праздник в доме у меня:
Друзья мои сойдутся и родня;
Кого люблю, тот зван на торжество:
Вы к их числу прибавьте одного.
Земные звёзды озарят мой дом,
Заставив ночь казаться ярким днём.
Ту радость, что апрель несёт нам милый,
Явившись следом за зимою хилой,
Вам приготовит мой смиренный кров
Средь девушек, среди живых цветов.
Смотрите, слушайте и наблюдайте,
И лучшей предпочтение отдайте.
Одной из многих будет и она,
Хоть, может быть, ценой им неравна.
Пойдем со мною, граф. – А ты, любезный,
Верону всю обегай, всех найди,
Кто здесь записан,
(даёт слуге бумагу)
и проси потом
Мне сделать честь – пожаловать в мой дом.

(КАПУЛЕТТИ и ПАРИС уходят).

Слуга. «Всех найди, кто здесь записан!» А может, здесь записано: знай сапожник свой аршин, а портной свою колодку, рыбак – свою кисть, а маляр – свой невод. Меня посылают найти всех тех, чьи имена здесь написаны. А как же я разберу, какие имена здесь написаны? Надо разыскать какого-нибудь учёного человека.




Входят БЕНВОЛИО и РОМЕО.

А, вот это кстати!
Бенволио. Коль чувствуешь ты головокруженье,
Кружись в другую сторону – поможет!
Один огонь другого выжжет жженье,
Любую боль прогнать другая может.
Пусть новую заразу встретит взгляд —
Вмиг пропадёт болезни старой яд.
Ромео. Да, это вылечит твой подорожник.
Бенволио. Что – это?
Ромео. Повреждённую коленку.
Бенволио. Ромео, право, ты сошёл с ума!
Ромео. Нет, но несчастней я, чем сумасшедший:
В темницу заперт, голодом измучен,
Избит, истерзан… – Добрый день, приятель.
Слуга. Синьор, умеете ли вы читать?
Ромео. О да, – мою судьбу в моих несчастьях.
Слуга. Этому вы, может, и не по книгам научились; но будьте добры, скажите, умеете ли вы читать по писаному?
Ромео. Да, если знаю буквы и язык.
Слуга. Шутить угодно? Бог с вами! (Хочет уйти).
Ромео. Стой, стой, я умею читать. (Читает).
«Синьор Мартино с супругой и дочерью. Граф Ансельмо и его прекрасная сестрица. Вдовствующая синьора Витрувио. Синьор Плаченцио с его прелестными племянницами. Меркуцио и его брат Валентин. Мой дядя Капулетти с супругой и дочерьми. Моя прекрасная племянница Розалина. Ливия. Синьор Валенцио и его двоюродный брат Тибальт. Люцио и резвушка Елена».
(Отдает список).
На славу общество! Куда же их приглашают?
Слуга. Туда.
Ромео. Куда?
Слуга. На ужин, к нам в дом.
Ромео. В чей дом?
Слуга. Хозяина моего.
Ромео. Да, мне следовало спросить об этом раньше.
Слуга. А я и без спросу вам скажу: мой хозяин – известный богач, синьор Капулетти, и если только вы не из дома Монтекки, так милости просим к нам – опрокинуть стаканчик винца. Будьте здоровы. (Уходит).
Бенволио. На празднике обычном Капулетти
Среди веронских признанных красавиц
За ужином и Розалина будет —
Красавица, любимая тобою.
Ступай туда, пусть беспристрастный взгляд
Сравнит её кой с кем из жён Вероны —
И станет лебедь твой черней вороны.
Ромео. Коль святотатством погрешу таким,
Пусть слёзы жгут мои глаза, как пламя;
Смерть от огня пусть карой будет им
За то, что сделались еретиками.
Прекраснее её под солнцем нет
И не было с тех пор, как создан свет.
Бенволио. Брось! Ты другой не видел красоты,
И сравнивать не мог, конечно, ты.
Глаза твои, хрустальные весы,
Пусть взвесят прелесть и другой красы.
На празднике – красавиц целый ряд
Я укажу, что блеск твоей затмят.
Ромео. Пойду не с тем, чтоб ими любоваться,
Но чтоб красой любимой наслаждаться.
(Уходит.)

СЦЕНА III.
Комната в доме КАПУЛЕТТИ.

Входят СИНЬОРА КАПУЛЕТТИ и КОРМИЛИЦА

Синьора Капулетти. Где дочь моя? Пошли её ко мне,
Кормилица!
Кормилица. Невинностью моей
В двенадцать лет – клянусь, уж я давно
Звала её. – Ягнёночек мой, птичка!
Куда ж она девалась? А? Джульетта!

Входит ДЖУЛЬЕТТА.

Джульетта. Что там? Кто звал меня?
Кормилица. Зовёт синьора.
Джульетта. Вот я, синьора. Что угодно вам?
Синьора Капулетти. Вот что… – Кормилица, ступай. Нам надо
Поговорить наедине. А впрочем,
Кормилица, постой, останься лучше.
Ты дочь мою с младенчества ведь знаешь.
Кормилица. На час не ошибусь в её годах.
Синьора Капулетти. Ей нет ещё четырнадцати лет.
Кормилица. Четырнадцать своих зубов отдам
(Хоть жаль – их всех-то у меня четыре),
Что ей ещё четырнадцати нет.
До дня Петрова сколько остается?
Синьора Капулетти. Недели две.
Кормилица. Ну вот, в Петров день к ночи
И минет ей четырнадцать годков.
Она была с моей Сусанной (царство
Небесное всем христианским душам!)
Ровесница. Сусанну бог прибрал.
Ох, я не стоила её! А вашей
Четырнадцать в Петров день будет точно.
Вот, помнится, одиннадцать годов
Тому минуло, в год землетрясенья,
Как я её от груди отняла.
Не позабыть! Всё помню, как сегодня.
Соски себе натёрла я полынью,
На солнце сидя возле голубятни.
Вы в Мантуе тогда с синьором были.
Да, помню, как сейчас: когда она
Почуяла, что горькие соски, —
Как рассердилась дурочка-малышка,
Как замахнулась ручкой на соски!
А тут вдруг зашаталась голубятня.
Я – опрометью прочь!
С тех пор прошло одиннадцать годков.
Она тогда на ножках уж стояла.
Ох, что я, вот вам крест! Да ведь она
Уж вперевалку бегала повсюду.
В тот день она себе разбила лобик,
А муж мой (упокой его господь —
Вот весельчак-то был!) малютку поднял.
"Что, – говорит, – упала ты на лобик?
А подрастёшь – на спинку будешь падать.
Не правда ли, малюточка?" И что же!
Клянусь мадонной, сразу перестала
Плутовка плакать и сказала: «Да».
Как долго шутка помнится, ей-богу, —
Хоть проживи сто лет, а не забыть;
«Не правда ли, малюточка?» А крошка
Утешилась и отвечает: «Да».
Синьора Капулетти. Ну, будет уж об этом, помолчи.
Кормилица. Да, только так вот смех и разбирает,
Что вспомню, как она забыла слезы
И отвечала: «Да». А ведь, однако,
На лобике у ней вскочила шишка
Не меньше петушиного яичка!
Так стукнулась и плакала так горько,
А он: "Теперь упала ты на лобик,
А подрастёшь, на спинку будешь падать.
Не правда ли, малюточка?" И что же!
Она сказала: «Да» – и замолчала.
Джульетта. Ну, замолчи и ты, прошу тебя.
Кормилица. Ну, ладно уж, молчу, господь с тобой.
Милей тебя детей я не кормила.
Ох, только б до твоей дожить мне свадьбы —
Так больше ничего я не хочу.
Синьора Капулетти. Вот-вот, как раз о свадьбе и хочу я
Поговорить. – Скажи, Джульетта, дочка,
Была бы ты согласна выйти замуж?

Джульетта. Я о подобной чести не мечтала.
Кормилица. О чести! Каб не я тебя вскормила,
Сказала б: ум ты с молоком всосала.
Синьора Капулетти. Так о замужестве пора подумать.
В Вероне многие из знатных дам
Тебя моложе, а детей имеют.
Что до меня – в твои года давно уж
Я матерью твоей была. Ну, словом, —
Твоей руки Парис достойный просит.
Кормилица. Вот кавалер-то, ах, моя синьора!
Что за мужчина! Восковой красавчик!
Синьора Капулетти. В веронском цветнике – цветок он самый лучший.
Кормилица. Ох, да, цветок, уж подлинно цветок!
Синьора Капулетти. Скажи, могла бы его ты полюбить?
На празднике у нас он нынче будет.
Читай, как книгу, юный лик Париса.
В нём красотой начертанную прелесть.
Вглядись в черты, которых сочетанье
Особое таит очарованье;
И всё, что скрыто в чудной книге той,
Ты в выраженье глаз его открой.
Как книга без обложки, он лишь ждёт,
Какой его украсит переплёт.
Но не поймал никто ещё той рыбы,
Чью кожу взять на переплет могли бы.
Да, смело может красота гордиться,
Коль эти заключит в себе страницы.
Когда рассказ прекрасный в книге скрыт,
То ею всякий больше дорожит.
Ценней её застежка золотая,
Смысл золотой собою охраняя.
Так раздели, что есть в его судьбе
Не станешь меньше, взяв его себе.
Кормилица. Нет, толще станет – так уже ведётся.
Синьора Капулетти. Как смотришь на любовь его, ответь.
Джульетта. Я постараюсь ласково смотреть,
Но буду стрелы посылать из глаз
Не дальше, чем велит мне ваш приказ.

Входит СЛУГА.

Слуга. Синьора, гости собрались, ужин готов, вас просят, молодую синьору зовут, кормилицу клянут в буфетной; и всё дошло до крайней точки. Мне приказано скорей подавать. Умоляю вас, пожалуйте сейчас же. (Уходит.)
Синьора Капулетти. Идём, Джульетта, граф уже пришёл!
Кормилица. Иди, дитя, и вслед счастливых дней
Ищи себе счастливых ты ночей.
(Уходит).

СЦЕНА IV.
Улица.

Входят РОМЕО, МЕРКУЦИО и БЕНВОЛИО
с пятью или шестью другими МАСКАМИ, за ними СЛУГИ с факелами.

Ромео. Ну что ж, мы скажем в извиненье речь
Иль так войдём, без всяких объяснений?
Бенволио. Нет, нынче уж не в моде многословье.
У нас с собой не будет Купидона
С повязкой на глазах, с татарским луком,
Похожего на пугало воронье
И ужас наводящего на женщин,
Ни устного Пролога, что с запинкой
Сопровождает вход наш под суфлёра.
Пусть думают о нас, что им угодно, —
Мы только протанцуем и уйдём.
Ромео. Мне факел дайте: для весёлой пляски
Я слишком грустен; я светить вам буду.
Меркуцио. Нет, милый друг, ты должен танцевать.
Ромео. О нет, вы в танцевальных башмаках
На легоньких подошвах; у меня же
Свинец на сердце: тянет он к земле
И двигаться легко не позволяет.
Меркуцио. Но ты влюблён. Займи же пару крыльев
У Купидона и порхай на них!
Ромео. Стрелой его я ранен слишком сильно,
Чтоб на крылах парить, и связан так,
Что мне моей тоски не перепрыгнуть.
Любовь, как груз, гнетёт меня к земле.
Меркуцио. Чтобы совсем ты погрузился, надо
Любви на шею камень привязать.
Но груз тяжёл для этой нежной вещи.
Ромео. Ужель любовь нежна? Она жестока,
Груба, свирепа, ранит, как шипы.
Меркуцио. За рану – рань её и победишь.
Ну, дайте же футляр мне для лица. (Надевает маску.)
Личина – на личину. Ну, теперь,
Коль строгий взор во мне изъян заметит,
Пусть за меня краснеет эта харя.
Бенволио. Ну, постучимся и войдем, – и сразу,
Без разговоров, пустимся мы в пляс.
Ромео. Мне факел! Пусть беспечные танцоры
Камыш бездушный каблуками топчут.
Я вспоминаю поговорку дедов:
Внесу вам свет и зрителем останусь.
Разгар игры – а я уже пропал!
Меркуцио. Попалась мышь! Но полно, не горюй!
Коль ты устал, так мы тебе поможем,
И вытащим тебя мы из трясины,
Из этой, с позволения сказать,
Любви, в которой по уши завяз ты.
Однако даром свечи днём мы тратим.
Ромео. О, нет!
Меркуцио. Да, в промедлении своём
Мы тратим время, точно лампы днём,
Прими совет наш мудрый пятикратно.
Здесь пять голов; в них пять умов. Понятно?
Ромео. Как знать? На этот маскарад умно ль
Идти нам?
Меркуцио. Почему – узнать позволь?
Ромео. Я видел сон.
Меркуцио. Я тоже, – чем хвалиться?
Ромео. Что видел ты?
Меркуцио. Что часто лгут сновидцы.
Ромео. Нет, сон бывает вестником судеб.
Меркуцио. А, так с тобой была царица Меб!
То повитуха фей. Она не больше
Агата, что у олдермена в перстне.
Она в упряжке из мельчайших мошек
Катается у спящих по носам.
В её повозке спицы у колес
Из длинных сделаны паучьих лапок;
Из крыльев травяной кобылки – фартук;
Постромки – из тончайшей паутины,
А хомуты – из лунного луча;
Бич – тонкий волосок, и кнутовище —
Из косточки сверчка; а за возницу —
Комарик – крошка, вроде червячков,
Живущих у ленивиц под ногтями.
Из скорлупы ореха – колесница,
Сработана иль белкой-столяром,
Или жучком-точильщиком, давнишним
Каретником у фей. И так она
За ночью ночь катается в мозгу
Любовников – и снится им любовь;
Заедет ли к придворным на колени —
И снятся им поклоны; к адвокату
На пальцы – и во сне он видит деньги;
На женские уста – и поцелуи
Сейчас же сниться начинают дамам
(Но часто Меб, разгневавшись, болячки
Им насылает – оттого, что портят
Конфетами они своё дыханье);
Порой промчится по носу она
Придворного – во сне он милость чует;
А иногда щетинкой поросёнка,
Уплаченного церкви в десятину,
Попу она во сне щекочет нос —
И новые ему доходы снятся;
Проедется ль у воина по шее —
И рубит он во сне врагов и видит
Испанские клинки, бои и кубки
Заздравные – в пять футов глубины;
Но прямо в ухо вдруг она ему
Забарабанит – вскочит он спросонья,
Испуганный прочтет две-три молитвы
И вновь заснёт. Всё это – Меб. А ночью
Коням она же заплетает гривы,
А людям насылает колтуны,
Которые расчесывать опасно.
Всё это – Меб.
Ромео. Меркуцио, довольно!
Ты о пустом болтаешь.
Меркуцио. Да, о снах.
Они ведь дети праздного ума,
Фантазии бесцельной порожденье,
Которое, как воздух, невесомо,
Непостоянней ветра, что ласкает
Грудь ледяного севера и сразу
Разгневанный летит оттуда прочь,
Свой лик на юг росистый обращая.
Бенволио. Пусть этот ветер нас отсюда сдует.
Окончен ужин, и придём мы поздно.
Ромео. Боюсь, что слишком рано мы придём.
Предчувствует душа, что волей звёзд
Началом несказанных бедствий будет
Ночное это празднество. Оно
Конец ускорит ненавистной жизни,
Что теплится в груди моей, послав
Мне страшную, безвременную смерть.
Но тот, кто держит руль моей судьбы,
Пускай направит парус мой. – Идём!
Бенволио. Бей в барабан!
(Уходят).

СЦЕНА V.
Зал в доме КАПУЛЕТТИ.

МУЗЫКАНТЫ ждут. Входят СЛУГИ с салфетками.

Первый слуга. Где же Потпен? Что он не помогает убирать? Хоть бы блюдо унёс да почистил тарелки!
Второй слуга. Плохо дело, когда всё отдано в руки одному-двоим, да ещё в руки немытые!
Первый слуга. Уносите стулья, отодвигайте поставцы, присматривайте за серебром! Эй ты, припрячь для меня кусок марципанового пряника, да будь другом, скажи привратнику, чтобы он пропустил сюда Сусанну Грайндстон и Нелли. Антон! Потпен!
Второй слуга. Ладно, будет сделано.
Первый слуга. Вас ищут, вас зовут, вас требуют, вас ждут в большом зале.
Третий слуга. Да не можем же мы быть тут и там зараз. Веселее, ребята!
Поторапливайтесь! Кто других переживёт, всё заберёт.
(Уходят).

Входят КАПУЛЕТТИ с ДЖУЛЬЕТТОЙ и другими ДОМОЧАДЦАМИ; они встречают ГОСТЕЙ и МАСОК.

Капулетти. Добро пожаловать! И пусть те дамы,
Чьи ножки не страдают от мозолей,
Попляшут с вами! Готов поклясться,
Что кто начнёт жеманиться, у тех
Мозоли есть!
(Одной из дам.) Ага, я вас поймал?
(к РОМЕО и его спутникам.)
Привет, мои синьоры! Было время,
Я тоже маску надевал и нежно
Шептал признанья на ушко красотке;
Но всё это прошло, прошло, прошло.
Привет мой вам! – Играйте, музыканты. —
Эй, места, места! – Ну же, в пляс, девицы!
(Музыка; гости танцуют).
Эй вы, побольше света! Прочь столы!
Камин гасите: стало слишком жарко.
Как кстати нам нежданная забава!
(СТАРИКУ, своему родственнику.)
Присядь, присядь, любезный братец мой!
Для нас с тобой дни танцев уж прошли.
Когда в последний раз с тобою были
Мы в масках?
Старик Капулетти. Да уж лет тридцать будет.
Капулетти. Нет, что ты, – меньше, друг, конечно, меньше!
На свадьбе у Люченцио то было.
На троицу, лет двадцать пять назад,
Не более, мы надевали маски.
Старик Капулетти. Нет, больше, больше: сын его ведь старше;
Ему за тридцать.
Капулетти. Что ты мне толкуешь?
Каких-нибудь назад тому два года
Он был ещё несовершеннолетним.
Ромео. (своему СЛУГЕ)
Скажи, кто та, чья прелесть украшает
Танцующего с ней?
Слуга. Синьор, не знаю.
Ромео. Она затмила факелов лучи!
Сияет красота её в ночи,
Как в ухе мавра жемчуг несравненный.
Редчайший дар, для мира слишком ценный!
Как белый голубь в стае воронья —
Среди подруг красавица моя.
Как кончат танец, улучу мгновенье —
Коснусь её руки в благоговенье.
И я любил? Нет, отрекайся взор:
Я красоты не видел до сих пор!
Тибальт. Как, этот голос! Среди нас – Монтекки!
Эй, паж, мой меч! Как! Негодяй посмел
Сюда явиться под прикрытьем маски,
Чтобы над нашим празднеством глумиться?
О нет, клянусь я честью предков всех,
Убить его я не сочту за грех!
Капулетти. Что ты, племянник, так разбушевался?
Тибальт. Но, дядя, здесь Монтекки! Здесь наш враг!
К нам этот негодяй прокрался в дом:
Над нашим он глумится торжеством.
Капулетти. Ромео здесь?
Тибальт. Да, негодяй Ромео!
Капулетти. Друг, успокойся и оставь его.
Себя он держит истым дворянином;
Сказать по правде – вся Верона хвалит
Его за добродетель и учтивость.
Не дам его здесь в доме оскорблять я.
Не обращай вниманья на него.
Когда мою ты волю уважаешь,
Прими спокойный вид, брось хмурить брови:
На празднике так неуместна злость.
Тибальт. Она уместна, коль нам мерзок гость.
Я не стерплю его!
Капулетти. Ого! Не стерпишь?
Отлично стерпишь – слышишь ты, мальчишка?
Я здесь хозяин или ты? Ступай!
Не стерпит он! А? Бог меня прости!
Ты средь моих гостей заводишь смуту.
Ишь, вздумал петушиться! Я тебя!
Тибальт. Но, дядя, это срам.
Капулетти. Да, как же, как же!
Мальчишка дерзкий ты! Вот как! Смотри,
Чтоб пожалеть потом не привелось!
Не повреди себе – я знаю чем…
Сердить меня – как раз тебе пристало. —
Отлично, детки. – Дерзкий ты мальчишка!
Веди себя прилично, а не то…—
Побольше света, света! — Стыд какой!
Притихнешь у меня. – Живей, дружки!
Тибальт. Мой гнев и принуждённое терпенье
Вступили в бой. Дрожу я от волненья.
Пока уйду я, но его приход
Ему не радость – горе принесёт.
(Уходит).

Ромео. (ДЖУЛЬЕТТЕ)
Когда рукою недостойной грубо
Я осквернил святой алтарь – прости.
Как два смиренных пилигрима, губы
Лобзаньем смогут след греха смести.




Джульетта. Любезный пилигрим, ты строг чрезмерно
К своей руке: лишь благочестье в ней.
Есть руки у святых: их может, верно,
Коснуться пилигрим рукой своей.
Ромео. Даны ль уста святым и пилигримам?
Джульетта. Да, – для молитвы, добрый пилигрим.
Ромео. Святая! Так позволь устам моим
Прильнуть к твоим – не будь неумолима.
Джульетта. Не двигаясь, святые внемлют нам.
Ромео. Недвижно дай ответ моим мольбам. (Целует её.)
Твои уста с моих весь грех снимают.
Джульетта. Так приняли твой грех мои уста?
Ромео. Мой грех… О, твой упрек меня смущает!
Верни ж мой грех.
Джульетта. Вина с тебя снята.
Кормилица. Синьора, ваша матушка вас просит.

(ДЖУЛЬЕТТА уходит).

Ромео. Кто мать её?
Кормилица. Как, молодой синьор?
Хозяйка дома этого ей мать —
Достойная и мудрая синьора.
А я вскормила дочь, с которой здесь
Вы говорили. Кто её получит,
Тому достанется и вся казна.
(Уходит.)

Ромео. Дочь Капулетти!
Так в долг врагу вся жизнь моя дана.
Бенволио. Идём. Забава славно удалась.
Ромео. Боюсь, моя беда лишь началась.
Капулетти. Нет, уходить не думайте, синьоры.
Хоть ужин кончен, мы кое-чем закусим.
Идёте всё же? Ну, благодарю,
Благодарю вас всех. Спокойной ночи. —
Подайте факелы! – Ну спать, так спать.
О, чёрт возьми, и в самом деле поздно!
Пора в постель.

Все, кроме ДЖУЛЬЕТТЫ и КОРМИЛИЦЫ, уходят.

Джульетта. Кормилица, скажи, кто тот синьор?
Кормилица. Сын и наследник старого Тиберио.
Джульетта. А этот, что сейчас выходит в дверь?
Кормилица. Как будто это молодой Петруччо.
Джульетта. А тот, за ним, тот, кто не танцевал?
Кормилица. Не знаю я.
Джульетта. Поди узнай. – И если он женат,
То мне могила будет брачным ложем.
Кормилица. (возвращаясь)
Зовут его Ромео, он Монтекки,
Сын вашего врага, – один наследник.
Джульетта. Одна лишь в сердце ненависть была —
И жизнь любви единственной дала.
Не зная, слишком рано увидала
И слишком поздно я, увы, узнала.
Но победить я чувство не могу:
Горю любовью к злейшему врагу.
Кормилица. Что? Что это?
Джульетта. Стихи. Мой кавалер
Им научил меня.
Голос за сценой: «Джульетта!»
Кормилица. Идём, идём! —
Ступай, – последний гость покинул дом.
(Уходят).