«Бессарабские друзья и знакомые на рисунках Пушкина»

(эссе)

Предисловие
Наиболее точно отношение А.С. Пушкина к изобразительному искусству высказал литературный критик Ксенофонт Полевой: «Он страстно любил искусство и имел в нём оригинальный взгляд».
«Пушкинский род и Бессарабия»
Род Пушкиных давно был связан с Бессарабией, со времён прадеда поэта, Абрама Ганнибала, когда осенью 1704 года восьмилетний пленённый турками негритёнок, сын царя из далекой Эфиопии, держал путь вместе с графом Саввой Рагузинским из Стамбула через Валахию и Молдову к Петру I. Негритёнок был крещён в районе Яссы, возможно в церкви Трей Иерархь, племянником мутьянского (молдавского) господаря Константина Брынковяну, одним из представителей древнего и знаменитого рода князей Кантакузиных, с которыми поэт встретится в этой бессарабской ссылке. Затем Абрам Ганнибал участвовал в Прутском походе 1711 года в качестве денщика Петра I. Он вместе с царём проделал весь путь от крепости Сороки на Днестре до столицы княжества Ясс. «За Прутом, у молдавского села Семень, он праздновал именины своего крестного отца Петра Великого (по воле Петра Абрам и его старший брат Алексей, ранее носивший имя Абдул, были второй раз крещены в Вильне в июле 1705 года — ред.). Отмечал Ганнибал у Семень и годовщину победы под Полтавой, сидя за одним огромным и дошедшим до наших дней «земляным столом» с Петром I, будущей Екатериной I, Дмитрием Кантемиром и другими», — писал известный пушкинист Виктор Кушниренко.
В Прусском походе участвовал и получил ранение Фёдор Петрович Пушкин, стольник государя, поручик Ростовского пехотного полка, который был дедом бабушки поэта – Марии Алексеевны Ганнибал (урожденной Пушкиной). Отец же Марии Алексеевны, Алексей Федорович, в 1737-1739 годах прапорщиком брал Хотин, за раною вышел в отставку в чине капитана. Её старший брат Юрий Алексеевич Пушкин был женат на Надежде Герасимовне Рахманиновой, которая являлась прямым потомком в 10 колене молдавского господаря Штефана чел Маре (также известный как Стефан III Великий). В 1769-1771 годах в чине ротмистра он был под Хотином, Брэилой, Бухарестом, Силистрией, дослужился до полковника. Согласно легенде, в 1821 году Александр Пушкин тайно перешёл Прут и также побывал в Яссах, может, искал там свои молдавские корни.
После Русско-турецкой войны 1806-1812 года Днестровско-Прутское междуречье было присоединено к России и на этой территории в 1818 году образована Бессарабская область, Устав которой был утверждён 11 марта. После присоединения Бессарабии к России Главным Попечителем переселенцев на юге России стал сильный и волевой, к тому времени прославленный в военных баталиях, в том числе в битве под Аустерлицем, авторитетный генерал Иван Никитич Инзов.
«По Указу русского царь в Бессарабию…»
«По указу его Величества Государя Императора Александра Павловича, Самодержца Всероссийского и прочая, и прочая, и прочая показатель сего, ведомства государственной коллегии иностранных дел коллежский секретарь Александр Пушкин отправлен по надобностям службы к главному попечителю колонистов Южного края России, генерал-лейтенанту Инзову; почему для свободного проезда сей пашпорт из оной коллегии дан ему в Санкт-Петербурге мая 5 дня 1820 года». В этот же день А. И. Тургенев сообщил П. А. Вяземскому: «Участь Пушкина решена. Он завтра отправляется в ссылку». Пушкин вёз с собой депешу от Коллегии иностранных дел к генералу Инзову, извещавшую последнего о предстоящем назначении его полномочным наместником Бессарабского края.
6 мая А.С.Пушкин и его «сорокадвухлетний дядька» Никита Тимофеевич Козлов покинули Петербург. До Царского Села вызвались проводить его лицейские друзья Дельвиг и Яковлев. В Царском долго прощались, спрыснув дорожку, чтоб пыльно ехать не было. Наконец ссыльные сели на перекладные и по скучному белорусскому тракту тронулись в далёкий южный путь. В дороге сразу же скинули городское платье: Пушкин — свой городской сюртук, Никита — свою «ливрею». В красных рубашках, опоясках и высоких сапогах, поэт и его дядька выглядели довольно забавно…До этого Пушкин бывал только в Москве, Захарове, Петербурге, Царском Селе, да пару раз в селе Михайловском. Бессарабия – «сия пустынная страна» не была ссылкой для Пушкина, это был перевод его на другое место службы в Коллегии иностранных, куда он попал после Лицея в 1817г.
Кишинев был довольно своеобразным городом, который присоединили к царской России всего за десять лет перед тем, как туда приехал Пушкин. Город хранил многочисленные остатки недавнего турецкого владычества. Живописный азиатский колорит ещё сохранялся повсюду. Знатные молдавские бояре, известные в Бессарабии люди всё ещё носили бороды, чалмы и красивые восточные одежды. Городок был маленький, с кривыми, грязными улочками на семи холмах, было несколько каменных церквей да боярских домов на 11 тысяч жителей. Правда, тут были новые митрополия, госпиталь, острог. В доме Тудора Крупенского имелась большая театральная зала, где шли спектакли. У других бояр каждый вечер шумные вечера с игрой в карты, с балами да сытными обедами. На спектаклях, вечерах и даже в храмах было много необычайно хорошеньких кукон и кукониц (женщины из привилегированного класса). Фамилию Пушкина молдаванам очень трудно было произносить, а потому они его и прозвали «куконаш Пушка» (паныч Пушкин).
Фёдор Вигель так пишет, что «когда мы приехали в 1823 году, семь или восемь каменных домов торчали посреди сотни лачужек».
В 1866 году в «Русском архиве» вышли уникальные воспоминания военного историка генерал-майора Ивана Липранди о жизни Пушкина в Кишиневе. «Пушкин приехал в Кишинев 21 сентября, а 22-го этого месяца я возвратился из Бендер, где пробыл три дня, и в тот же вечер, в клубе, увидев новое вошедшее лицо с адъютантом Инзова, майором Малевинским, спросил его о нем и получил ответ, что это Пушкин, вчера прибывший в штат генерала, 23-го числа я обедал с ним у М. Ф. Орлова и здесь только узнал, какой это Пушкин. С этого дня началось наше знакомство…».

Пушкин прибыл в Кишинев 21 сентября 1820г. и остановился в тихом, скромном флигельке купца И. Н. Наумова, который был выстроен из дикого камня, под дранковой крышей и пребывал в нём поэт до середины ноября 1820г. В распоряжении поэта были две комнаты, разделённые сенями. У входа стоял умывальный столик с медным кувшином и тазом. В одной из комнат жил его «дядька» Никита Козлов, в обязанности которого входило: постоянный догляд за внешним видом поэта, следить за его одеждой, бельём. Он стриг и брил его, относил письма на почту, брал их оттуда, приносил домой. Он следил также, всегда ли у хозяина его есть чистая бумага, чернила, перья. Ходил в лавку, покупал всё необходимое. И кроме обязанностей служебных, выполнял ещё секретарские. В Кишиневе Пушкин получал жалование как служащий в канцелярии, но экономить деньги он не умел и тратил их не задумываясь. Только благодаря практической сметливости «дядьки», который успевал какую-то часть денег придержать, приберечь, они не голодали и жили хотя и не богато, но вполне благополучно. Стихов, посвященных Никите, у Пушкина нет, за исключением двух строчек, написанных в Кишиневе: «Дай, Никита мне одеться. В Митрополии звонят», которые означали, что пора идти к обедне. Медный перезвон колоколов в митрополии означал о времени церковной службы в русской церкви на территории занимаемой администрацией русского наместника в Кишиневе. Церковь Пушкин посещал, но не строго регулярно и то по настоянию Инзова. Своего стола (по - нашему кухни) Пушкин не держал, обедал то у Инзова, то у гостеприимных кишиневских друзей и знакомых, а иногда и в трактире. Никита кормился всегда у себя дома. Прощаясь с флигелем Наумова при переселении в дом наместника генерала И. Н. Инзова, Пушкин посвятил этому флигелю эти бессмертные строки:
«Подруга думы праздной,
Чернильница моя;
Мой век разнообразный
Тобой украсил я…».
«Пушкин в доме наместника Бессарабии Ивана Инзова»
Из флигеля купца Наумова Пушкин в ноябре 1820г. переехал в дом, занимаемого бессарабским наместником Иваном Инзовым. Генерал отвёл Пушкину две комнаты в нижнем этаже. У Пушкина была комната в три окна с железными решётками, выходившими в сад. Вид из окон был прекрасный: прямо под скатом, в лощине, виднелось как на ладони течение речки Быка, тогда разливавшейся в небольшое озеро. Левее, были каменоломни молдаван, и ещё левее - новый город. Вдали рисовались горы с белеющимися домиками дальнего села. В комнате у Пушкина стоял стол у окна, диван, несколько стульев, разбросанные бумаги и книги. Голубые стены комнаты облеплены восковыми пулями, следы упражнений в стрельбе из пистолета, вот какой вид представляла комната, которую занимал Пушкин. Пушкин любил писать по утрам, лёжа в постели огрызком гусиного пера. Исписав лист, совал его небрежно в валявшийся на полу чемодан.
Поэт Виктор Тепляков, дипломат, масон, 1 апреля 1821 года записал в дневник: «Вчера был у Александра Сергеевича. Он сидел на полу и разбирал в огромном чемодане какие-то бумаги. «Здравствуй, Мельмот, – сказал он, дружески пожимая мне руку. – Помоги, дружище, разобрать мой старый хлам, да чур – не воровать». Тут были старые перемаранные лицейские записки Пушкина, разные неконченые прозаические статейки, стихи и письма Дельвига, Баратынского, Языкова и других. Более часа разбирали мы все эти бумаги, но разбору конца не предвиделось. Пушкин утомился; вскочил на ноги и схватил все разобранные и неразобранные нами бумаги в кучу, сказал: «Ну их к чорту!» – скомкал их кое-как и втискал в чемодан». Тепляков попросил у него на память стихи «Старица-пророчица» и небольшую заметку о Байроне. Пушкин эту просьбу исполнил, но прибавил: «Пожалуй, возьми их, да чур не печатать, рассержусь, прокляну навек». По словам того же Теплякова, Пушкин нередко заходил в «Зелёный трактир» в верхнем городе, недалеко от митрополии, где прислуживала молодая молдаванка Марионилла, и одну из её песен Пушкин переложил в русские стихи — это «Чёрная Шаль».
Комнатки, отведенные для Пушкина, не отличались особенною обстановкой. Постель его всегда была измята, а потолок разукрашен какими-то особенными пятнами. Это объясняется тем, что Пушкин имел обыкновение лежать на кровати и стрелять из пистолета хлебным мякишем в потолок, стараясь выделывать на нём всевозможные узоры. Тогда же в Пушкине стали замечать странности: «он носил ногти длинней ногтей китайских ученых» и много читал. В своём дневнике И.П. Липранди писал о том, какие книги читал Пушкин в Кишиневе: «У меня не было никаких других книг, кроме тех, которые говорили о крае с самой глубокой древности. <…> Пушкин действительно интересовался многими сочинениями, и первые сочинения, им у меня взятые, были – Овидий, Валерий Фланк, Страбон».
Другая комната или прихожая в доме Инзова, служила помещением верному и преданному его слуге Никите Козлову. Этот двухэтажный каменный дом, стоявший на пригорке над Кишиневом, принадлежал боярину Андронаки Доничу, который в 1814 году выпустил первый молдавский свод законов, составленный с учётом молдавских судебных традиций и византийского права. А в 1816 году сдав в аренду городским властям Кишинёва свой знаменитый дом, Андронаки Донич затем почти всё время проживал за границей, в основном, в Париже. А его дом нанимался для наместников на городские деньги. При доме в саду находился птичий двор со множеством канареек и других птиц, до которых Инзов был большой охотник. Рассказывают, что Пушкин из шалости и, желая подтрунить над целомудрием своего старого начальника — холостяка, нашел средство выучить попугая, в стоявшей на балконе клетке, одному бранному молдавскому слову. Попугай его повторял где надо и не надо. Молдавскому языку Пушкина обучал Бади-Тодоре, живший в услужении у Инзова.
14 июля 1821 года в Кишиневе произошло первое землетрясение, но дом Ивана Инзова тогда не пострадал. Кишиневский друг Пушкина, командир 16-й пехотной дивизии генерал-майор Михаил Орлов, писал своей жене в Одессу: «Нынче в семь часов поутру было у нас землетрясение. При первом ударе я вскочил с постели, второй меня сшиб с ног».
5 ноября случилось второе за год сильное землетрясение. Дом Донича, который снимал Инзов и где с ним жил Пушкин, пострадал: стены дома треснули, раздались в нескольких местах, генерал Инзов вынужден был выехать из дома и переехал в просторный дом К. Ф. Бодеско, назначенного исправником в Бельцы. Дом огородами примыкал к дому Донича. Пушкин с «дядькой» Никитой Козловым остался в нижнем этаже дома Инзова, который покинул только в апреле 1822г., переехав жить к Алексееву Николаю Степановичу, который был чиновником особых поручений при генерале Инзове, где и прожил до своего отъезда в Одессу, то есть до начала августа 1823 года.
1...2.
1.Николай Степанович Алексеев. Рисунок Пушкина.
2.Иван Инзов. Шарж Пушкина на черновике стихов генералу Пущину. ПД 47. Л. 1. Атрибуция А.М. Эфроса. Современники Инзова считали его незаконным сыном императрицы Екатерины ІІ. Генерал Иван Никитич Инзов (1763—1845) был временно исполняющим обязанности бессарабского наместника (с 1820 по 1823 год). Жизнь Инзова была похожа на авантюрный роман. По крайней мере, её начало – уж точно. Послушаем Фёдора Вигеля: «Глубокая тайна покрывает его рождение. Приёмышем вырос он в доме Трубецких, которые дали ему наречение Иной Зов или Инзов. Братья князья Трубецкие, Юрий и Николай Никитичи, люди ума весьма слабого, увлечены были учением Николая Новикова, покровительствуемого фельдмаршалом князем Репниным. С малых лет воспитанника своего посвятили они в мартинизм, и оттого при Екатерине был он долго старшим адъютантом Н.В. Репнина… От природы гневный и самолюбивый Инзов старался в себе убить сии страсти, а тем ослабил свой характер и остался просто зол и втайне раздражителен. Слабости, однако, не показывал он в виду неприятеля: в царствования Павла и Александра неоднократно бывал он в сражениях, всегда отличался храбростью и самому себе обязан был дальнейшими успехами по службе. По замирении его тянуло к покою и мирным занятиям; согласно его желаниям, дано ему место главного попечителя колоний Южного края, не совсем соответствующее его генерал-лейтенантскому чину, и он поселился в Екатеринославе, где находилось центральное управление колоний. Старый холостяк, Иван Инзов, который никогда не приближался к женщинам и до конца жизни сохранил целомудрие, жил по-солдатски; оставшись в Кишиневе по званию попечителя колоний Южного края, он ничего не переменил в образе жизни своей». А вот сам Пушкин написал в статье «Воображаемый разговор с Александром I»: «…генерал Инзов добрый и почтенный старик, он русский в душе; он не предпочитает первого английского шалопая всем известным и неизвестным своим соотечественникам. Он уже не волочится, ему не 18 лет от роду; страсти, если и были в нём, то уж давно погасли. Он доверяет благородству чувств, потому что сам имеет чувства благородные, не боится насмешек, потому что выше их, и никогда не подвергнется заслуженной колкости, потому что он со всеми вежлив, не опрометчив, не верит вражеским пасквилям».
«Проказы Пушкина-«Сверчка»»
И так, наш Сверчок, так Пушкина звали ещё с лицейских времён, вёл в Бессарабии праздно-вольный образ жизни, к которому он привык в Петербурге. Здесь Пушкин столовался в лучших домах бессарабских чиновников, которых было не те так уж много. «Пушкину, кажется, по преимуществу нравились собрания и общество Крупянского и Варфоломея: у первого была на первом плане игра и неотменно с сим изрядный ужин, а у второго — танцы. В обоих этих местах он встречал военных, и в каждом из этих обществ был у него его интимный: у Крупянского Н. С. Алексеев, у Варфоломея В. П. Горчаков. Что касается до обедов, то в те дни, когда он не оставался у Инзова, то, конечно, предпочитал всякому туземному столу обед у Орлова и у Бологовского и с приятелями в трактире…Нередко хаживал он <Пушкин> также обедать к вице-губернатору Крупянскому, жена которого Екатерина Христофоровна жила и кормила по-русски, что не могло не нравиться Пушкину, потому что ему надоели плацинды и каймаки других кишиневских хлебосолов», – писал Иван Липранди.
Пушкин волочился В Кишиневе за чужими жёнами, за что был сажен генералом Инзовым для пользы же поэта на гауптвахту. И, как он сам писал: «…Инзов сажал меня под арест… но зато добрый мистик в это же время приходил меня навещать и беседовал со мной об гишпанской революции».
4 апреля 1821г. Пушкин сидел под арестом в своей комнате; у дверей стоял часовой. Утром к нему пришёл поэт Виктор Тпляков и у них состоялся разговор: «Здравствуй, Тепляков! Спасибо, что посетил арестанта. Поделом мне. Что за добрая, благородная душа у Ивана Никитича! Каждый день я что-нибудь напрокажу; Иван Никитич отечески пожурит меня, отечески накажет и через день всё забудет. Скотина я, а не человек! Вчера вечером я арестован, а сегодня рано утром И. Н. прислал узнать о моём здоровье; доставил мне полученные из Петербурга на мое имя письма и последние книжки «Благонамеренного»…». (В. Г. Тепляков. Из дневника. – А. Грей. Биограф. заметки. Петербургский Вестник., 1861, № 14, с. 310).
Пушкин стрелялся на дуэлях, удивляясь самому себе, что остался жив. Может быть, именно «тоска и скука» и вызывали дуэли поэта, которых здесь за короткое время было аж шесть. А также играл с офицерами в карты, бывая при этом всегда без денег. Страсть Пушкина к картёжной игре хорошо объяснил его приятель по Кишиневу Владимир Горчаков: «Игру Пушкин любил, как удальство, заключая в ней что-то особенно привлекательное, и тем самым как бы оправдывая полноту свойства русского, для которого удальство вообще есть лучший элемент существования».